<…> Всякий языковой код включает особый класс грамматических
единиц, которые Есперсен назвал шифтерами; общее значение шифтеров не
может быть определено без ссылки на сообщение.
Их семиотическая природа была рассмотрена Берксом в его работе о
принадлежащей Пирсу классификации знаков на символы, индексы и образы. Согласно
Пирсу, символ (например, английское слово red «красный») соотносится с
обозначаемым им объектом по условно принятому правилу, тогда как индекс
(например, указательный жест) находится с обозначаемым объектом в реальной
связи. Шифтеры совмещают в себе обе эти функции и относятся поэтому к классу
индексных (или индикативных) символов. В качестве яркого примера
Беркс приводит личные местоимения. Местоимение «я» обозначает лицо, которое
говорит «я». Таким образом, с одной стороны, знак «я» не может обозначать свой
объект, не будучи соотнесенным с ним по «условно принятому правилу», и в разных
языках это же значение закреплено за такими разными последовательностями
звучаний, как I , ego , ich и т.п., из чего
следует, что «я» – это символ. С другой стороны, знак «я» не может обозначать
свой объект, не «находясь с ним в реальной связи»: слово «я», обозначающее
говорящего, реально связано с высказыванием и, следовательно, функционирует как
индекс.
Специфику личных местоимений и других шифтеров часто видели в
отсутствии единого, общего, постоянного значения. Гуссерль писал : «Das Wort
«ich» nennt von Fall zu Fall eine andere Person, und es tut dies mittels immer
neuer Bedeutung». 2 Признавая,
таким образом, за шифтерами огромную контекстную многозначность, их относили к
обычным индексам.
Однако каждый шифтер имеет свое общее значение. Так, слово «я»
обозначает отправителя (а «ты» – адресата) того сообщения, в которое оно входит.
Бертран Рассел считает, что шифтеры, или, как он их называет, «эгоцентрические
спецификаторы», могут быть определены как такие знаки, которые никогда не
относятся сразу более чем к одному предмету. <…> Например, англ. союз
but «но» каждый раз выражает противительное отношение между двумя
высказанными положениями, а не общую идею противоречия. Таким образом, шифтеры
отличаются от всех других компонентов языкового кода только своей обязательной
ссылкой на данное сообщение.
Индексные символы, и в частности личные местоимения, которые в
гумбольдтианской традиции считаются наиболее элементарным и примитивным слоем
языка, представляют, напротив, сложную категорию, лежащую на пересечении кода и
сообщения. Поэтому местоимения принадлежат к числу тех элементов языка, которые
поздно усваиваются детьми и рано утрачиваются при афазии. Как мы видели, даже
ученые – языковеды затруднялись определить общее значение слова «я» (или «ты»),
обозначающего одну и ту же функцию все время сменяющихся субъектов.
Совершенно очевидно поэтому, что ребенку, научившемуся
отождествлять себя со своим именем собственным, не легко привыкать к таким
отчуждаемым именам, как личные местоимения: для него нередко оказывается
затруднительным говорить о себе в первом лице, в то время как собеседники
называют его «ты». Иногда он пробует перераспределить эти имена. Например, он
пытается монополизировать местоимение 1-ого лица: Не смей называть себя «я».
Только я это я, а ты только ты. Или он без разбора употребляет и «я» и «ты»
по отношению как к отправителю, так и к адресату, так что это местоимение
обозначает у него любого из участников данного разговора. Или, наконец, ребенок
с неуклонной последовательностью употребляет «я» вместо своего имени и охотно
называет по имени любого из окружающих его людей, но упорно отказывается
произнести свое собственное имя: за этим именем его маленький носитель
закрепляет только звательную функцию, в противоположность номинативной функции
слова «я». Эта установка может укорениться в качестве инфантильного пережитка.
Так, Ги де Мопассан признавался, что его имя, произносимое им самим, звучало для
него как-то странно. Отказ от произнесения своего имени может превратиться в
обычай социального характера. Д.Зеленин отмечает, что у народов Северной Азии
имя являлось табу для его носителя. <…>
