Обзор форм. Вещество и качество. Специализация. Переход слов из одного разряда в другой. Другие сочетания.

ОБЗОР ФОРМ

Среди обозначений одного и того же лица, приведенных выше (см. стр. 69), встречались такие сочетания, которые содержали два компонента, находящихся друг с другом в отношениях такого порядка: little man „маленький человек“, principal physician „главный врач“, old doctor „старый доктор“. Мы называем слова little „маленький“, principal „главный“ и old „старый“ прилагательными, a man „человек“, physician „врач“ и doctor „доктор“ существительными. Прилагательные и существительные имеют много общего, и бывают случаи, когда трудно сказать, к какому из разрядов принадлежит данное слово. Поэтому удобно иметь термин, который объединял бы и то, и другое. В соответствии с латинской терминологией, широко используемой в новых континентальных трудах по грамматике, я буду употреблять термин имя (лат. nomen) для обозначения этого общего разряда, в который входят и существительные и прилагательные. Английские ученые употребляют обычно слово noun для обозначения того, что мы называем существительным (substantive); принятая мною терминология дает возможность, с одной стороны, употреблять для обоих разрядов прилагательное именно й, а с другой — глагол субстантивироват ь, когда речь идет, например, о субстантивированных прилагательных.

В то время как в некоторых языках, например в финском, невозможно найти какой-либо критерий во флексии для разграничения существительных и прилагательных и, к примеру, слово suomalainen является, таким образом, имене м, независимо от того, как мы его переводим — существительным („финн“) или прилагательным („финский“), наша семья языков всегда разграничивает два разряда имен, хотя и с разной степенью отчетливости. В древних языках — греческом, латинском и т. д. — главное различие формального характера имеет отношение к роду и проявляется в согласовании прилагательных с существительными. В то время как существительное всегда закреплено за определенным родом, прилагательное изменяется по родам; и поскольку мы говорим bonus dominus, bona mensa, bonum templum, мы должны различать существительные и прилагательные как два разных разряда имен. Интересно отметить, что прилагательные, если можно так выразиться, более „ортодоксальны“ в отношении окончаний рода, чем существительные: встречаются существительные мужского рода с окончанием -а и существительные женского рода с окончанием -us, но прилагательные в мужском роде всегда имеют -us: bonus „хороший“, а в женском — всегда -a: bona (bonus poeta „хороший поэт“, bona fagus „хороший бук“).

В целом существительные имеют больше неправильных образований, чем прилагательные (таковы несклоняемые и недостаточные существительные, существительные, у которых разные падежи образуются от разных основ). То же характерное различие находим и в грамматике немецкого языка: существительные более своеобразны и консервативны, а прилагательные более подвержены влиянию аналогии.

В романских языках, если не принимать во внимание исчезновение среднего рода, наблюдаются те же взаимоотношения между двумя разрядами имен, как в латинском языке, хотя в устной речи во французском языке различие между формами мужского и женского рода в значительной степени стерлось: donnй „данный“ и donnйe, poli „вежливый“ и polie, menu „мелкой“ и menue, grec „греческий“ и grecque произносятся одинаково. Достойно внимания и то, что во французском языке нет неизменного правила постановки прилагательных: в некоторых случаях они ставятся перед существительным, а в других — после него. В результате иногда затруднительно определить, какое из двух сочетающихся слов является существительным, а какое прилагательным, например: un savant aveugle „ученый слепой“ — „слепой ученый“, un philosophe grec „греческий философ“ — „философ грек“ (см. ниже); а такие сочетания, как un peuple ami, une nation amie (также une maоtresse femme) могут пониматься то как сочетания существительного с прилагательным („дружественный народ“, „дружественная нация“ и т. п.), то как сочетания двух существительных, как англ. boy messenger „мальчик-посыльный“, woman writer „писательница“.

В германских языках подобные сомнения возникнуть, как правило, не могут. В очень раннее время прилагательные заимствовали ряд окончаний у местоимений и затем выработали своеобразное различие между сильным и слабым склонением. Последнее характеризовалось первоначально элементом -n, который восходит к одному из склонений существительных и распространился постепенно на все прилагательные; эти окончания употреблялись главным образом после определяющего слова типа определенного артикля. В некоторой степени такое положение дел сохранилось в немецком языке, где существуют такие специфические формы прилагательных, как ein alter Mann „старый человек, старик“, der alte Mann, alte Mдnner, die alten Mдnner и т.п. В исландском языке до сих пор сохраняется прежняя сложная система флексий прилагательного, но другие скандинавские языки значительно упростили ее, хотя и сохранили некоторое различие между сильными и слабыми формами, например датск. en gammel mand, den gamle mand „старик“.

В древнеанглийском языке картина была примерно той же, что и в немецком. Но с течением времени фонетические и другие изменения создали систему, в корне отличную от прежней. Некоторые окончания, например окончания, содержащие r, совершенно исчезли; то же произошло и с окончаниями -е и -en, которые прежде играли очень важную роль как в системе существительных, так и в системе прилагательных. Окончание -s, которое ранее употреблялось в качестве окончания родительного падежа единственного числа прилагательных (мужского и среднего рода), теперь совершенно исчезло. И прилагательные имеют теперь единую форму во всех падежах и в обоих числах независимо от того, предшествует им определенный артикль или нет. С другой стороны, упрощение флексий существительного, хотя и весьма значительное, не было проведено так последовательно, как у прилагательных. Здесь окончание -s оказалось особенно устойчивым и превратилось в характерную черту существительных, в то время как все следы индоевропейского согласования совершенно исчезли. Таким образом, приходится констатировать, что в сочетаниях the old boy's (родительный падеж) и the old boys' (множественное число) old является прилагательным, поскольку оно не имеет окончания, a boys является существительным, поскольку оно имеет окончание -s.

Когда мы употребляем the blacks „черные“, прилагательное black становится полностью субстантивированным; подобным же образом является существительным и the heathens „язычники“, в то время как the heathen „язычник“, „языческий“ продолжает оставаться прилагательным, хотя оно не сопровождается существительным, а лишь употребляется по терминологии многих грамматик в функции существительного. Таким образом, у Шекспира („Генрих V“, III. 5. 10) в предложении „Normans, but bastard Normans, Norman bastards“ первое сочетание состоит из прилагательного bastard „незаконнорожденный“ и существительного Normans „норманны“, а второе — из прилагательного Norman „норманский“ и существительного bastards „незаконнорожденные“.

ВЕЩЕСТВО И КАЧЕСТВО

Наш краткий обзор показал, что, хотя формальные различия между прилагательным и существительным не одинаково отчетливы во всех рассматриваемых языках, все же существует тенденция отмечать эти различия. Легко увидеть также, что там, где это различие проводится, распределение слов на два разряда в основном бывает одинаковым: слова, обозначающие такие понятия, как „камень“, „дерево“, „нож“, „женщина“, во всех языках являются существительными, а слова со значением „большой“, „старый“, „яркий“, „серый“ во всех языках представляют собой прилагательные. Такое соответствие наводит нас на мысль, что различие между существительными и прилагательными не может быть чисто случайным по-видимому, существует какая-то глубокая причина, какое-то логическое или психологическое („понятийное“) основание, к установлению которого мы теперь и перейдем.

Очень часто приходится слышать, что существительные обозначают вещества (лиц или предметы), а прилагательные — качества, свойственные этим предметам. Это определение, вероятно, лежит в основе с амого названия (англ. substantive; ср. substance „субстанция, вещество“), но оно не может считаться вполне удовлетворительным. Названия многих „веществ“ настолько очевидно связаны с качеством, что понятия „вещество“ и „качество“ нельзя разъединить: the blacks „черные“, eatables „съедобные (продукты)“, desert „пустыня“, a plain „равнина“ надо назвать существительными, и они действительно трактуются в языке как таковые. Без сомнения, и другие существительные, происхождение которых сейчас забыто, первоначально представляли собой название качества, выделенное затем говорящими. Таким образом, лингвистически различие между „веществом“ и „качеством“ не может иметь большого значения. С философской же точки зрения можно утверждать, что мы познаем вещества только через их качества; сущность каждого вещества состоит в сумме тех качеств, которые мы в состоянии воспринять (или понять) как связанные друг с другом. Прежде считалось, что вещества представляют собой вещи в себе, а качества сами по себе не существуют. Теперь наблюдается обратная тенденция: считать субстанцию или „субстрат“ различных качеств фикцией, в той или иной степени обусловленной навыками мышления, и утверждать, что в конечном счете именно качества составляют реальный мир, т. е. все, что может быть воспринято и иметь значение для нас .

Независимо от того, насколько убедительными покажутся читателю изложенные доводы, он должен признать, что прежнее определение бессильно разрешить загадку так называемых „абстрактных существительных“, например wisdom „мудрость“, kindness „доброта“, которые во всех отношениях являются существительными, трактуются как таковые во всех языках, но все же явно обозначают те же самые качества, что и прилагательные wise „мудрый“ и kind „добрый“. Таким образом, в этих существительных нет ничего вещественного. Какое бы определение мы ни дали существительным, приведенные слова всегда будет трудно подвести под это определение, а поэтому лучше пока оставить их. Мы вернемся к ним несколько позже (см. гл. X).

СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ

Отвлекаясь пока от „абстрактных“ существительных, можно найти разрешение проблемы в том, что существительные в целом более специальны, чем прилагательные; существительные применимы к меньшему числу предметов, чем прилагательные. Если перевести это на язык логиков, то можно сказать, что объем существительных меньше, а содержание больше, чем у прилагательных. Прилагательное обозначает и выделяет одно качество, одно характерное свойство, а существительное для всякого, кто его понимает, включает в себя много характерных черт; по ним слушатель узнает лицо или предмет, о котором идет речь. В чем состоят эти черты, как правило, не указывается в самом названии; даже в случае описательного названия избираются лишь один-два наиболее важных признака, а остальные признаки подразумеваются: ботаник очень легко узнает дикий гиацинт (по-английски bluebell — букв. „голубой колокольчик“) или куст ежевики (по-английски blackberry — букв. „черная ягода“), даже если в данное время года у первого нет голубых цветов, а у второго черных ягод .

Различие между обоими разрядами особенно отчетливо проявляется тогда, когда одно и то же слово может употребляться в обеих функциях. Существует большое количество субстантивированных прилагательных, но их значение бывает всегда более специальным, чем значение соответствующих прилагательных; ср., например, cathedral „собор“ (франц. une cathйdrale, исп. un catedral), the blacks „черные“ (т. e. негры), natives „туземцы“ и „устрицы“, sweets „сладости“, evergreens „вечнозеленые растения“ и т.п. То же самое наблюдается и тогда, когда функция прилагательного исчезает, например в словах tithe „десятая часть, десятина“ (первоначально числительное „десятки“), friend „друг“ (первоначально причастие от глагола со значением „любить“); ср. еще такие латинские и греческие причастия, как fact „факт“, secret „секрет“, serpent „змея“, Orient „Восток“, horizon „горизонт“.

И наоборот, если существительное превращается в прилагательное, его значение становится менее специальным. Так, например, французские слова rose, mauve, puce и др. имеют более широкое значение, когда они представляют собой прилагательные, обозначающие цвета („розовый“, „розовато-лиловый“, „красновато-бурый“), чем тогда, когда они являются существительными („роза“, „мальва“, „блоха“); их можно применить к большему количеству предметов, поскольку они коннотируют только одно из свойств, составляющих сущность предметов, которые обозначались этими словами в их первоначальном значении .

Можно привести примеры такого перехода и из английского языка: chief „главный“, choice „отборный“, dainty „утонченный“ (первоначально „лакомство“), level „ровный“, kindred „родственный“ (первоначально „родство“).

Латинское прилагательное ridiculus, по Бреалю („Melanges de mythologie et de linguistique“, Paris, 1882, 6. 171), возникло из существительного среднего рода ridiculum „посмешище“, образованного так же, как curriculum, cubiculum, vehiculum. В применении к живым существам оно принимало окончания мужского и женского рода — ridiculus, ridicula и благодаря этому стало прилагательным; но в то же время его значение стало несколько более общим, и элемент предметного значения отпал.

Постепенное превращение существительного в прилагательное наблюдается в так называемых слабых прилагательных в германских языках. Как указал Остгофф, они восходят к типу образования, аналогичному гр. strabon „косоглазый“ (сущ.) при прилагательном strabos „косой“, лат. Cato, Catonis „хитрец“ при прилагательном catus, Macro при прилагательном macer „худощавый“. В германских языках эти формы распространялись постепенно, но сначала они, подобно греческим и латинским словам, представляли собой лишь прозвище и, таким образом, имели индивидуальный характер. Как говорит Остгофф, латинские имена М. Porcius Cato, Abudius Rufo в немецком переводе означают приблизительно М. Porcius der Kluge „Марк Порций Мудрый“, Abudius der Rote „Абудий Рыжий“; с тем же окончанием мы находим формы в древневерхненемецком языке, например Ludowig ther snello „Людовик Быстрый“, а также слабые формы прилагательного в сочетаниях Karl der GroЯe „Карл Великий“, Friedrich der Weise „Фридрих Мудрый“, August der Starke „Август Сильный“ в современном немецком языке. Определенный артикль здесь вначале не требовался: ср. др. -исл. Brage Gamle „старик“ и лишь позже Are enn (hinn) gamle. Также и в „Беовульфе“ beahsele beorhta „зал колец — сверкающий“ первоначально должно было трактоваться как сочетание двух существительных, из которых второе является приложением; то же относится и к hrefen blaca „ворон — черное существо“. Сочетание южr se goda sжt | Beowulf, сначала означавшее „там сидел доблестный муж, (а именно) Беовульф“, аналогично сочетанию y жr se cyning sжt, Beowulf ,,там сидел король Беовульф“; однако впоследствии se goda стало связываться больше со словом Beowulf или с другим существительным; это образование было распространено на существительные среднего рода (в древнейшем английском эпосе этого еще нет) и в конце концов превратилось в регулярный способ образования определенной формы прилагательных перед существительными. Количество слов, которые требуют слабой формы прилагательного, все время возрастает, особенно в немецком языке. В результате постепенного развития, в ходе которого эти формы стали такими же прилагательными, какими были старые „сильные“ формы, прежний индивидуализирующий характер оказался утраченным. Значение этих слов стало еще более общим, чем было прежде, хотя еще и до сих пор можно сказать, что (der) gute (Mann) более специально, чем (ein) guter (Mann) „хороший человек“.

Балли („Traitй de stylistique franзaise“, 305) обращает внимание на другое следствие субстантивации прилагательного: Vous кtes un impertinent „Вы — наглец“ более фамильярно и выразительно, чем Vous кtes impertinent „Вы наглы“. Здесь субстантивация достигается просто путем прибавления неопределенного артикля. То же наблюдается и в других языках: ср., например. Не is a bore „Он надоеда“ и Не is tedious „Он нуден“; Er ist ein Prahlhans „Он хвастунишка“ и Er ist prahlerisch „Он хвастлив“. Подобным же образом обстоит дело со словами с уменьшительно-ласкательным оттенком: You are a dear „Ты душка“ более выразительно, чем You are dear „Ты (мне) дорог“, которое едва ли употребляется. Причина этого ясна: существительные выразительнее прилагательных, потому что они более специальны, хотя и выражают то же самое понятие.

Из этого определения вытекает, что самые специальные из существительных — имена собственные — не могут быть превращены в прилагательные (или в адъюнкты; см. ниже), не теряя характера имен собственных и не приобретая более общего значения. Нетрудно заметить, что в сочетании the Gladstone ministry „гладстоновское министерство“, т. е. министерство, возглавляемое Гладстоном, Gladstone — прилагательное находится в таком же отношении к Gladstone — имени собственному, как Roman „римский“ к Rome „Рим“ или English „английский“ к England „Англия“. Более общее значение прилагательного еще заметнее в таких случаях, как Brussels sprouts „брюссельская капуста“ (которая может быть выращена и в другом месте) или Japan table (т. е. стол, полированный по способу, изобретенному в Японии) .

ПЕРЕХОД СЛОВ ИЗ ОДНОГО РАЗРЯДА В ДРУГОЙ

Обратимся теперь к таким случаям, где адъективный и субстантивный элементы одной и той же группы могут более или менее свободно меняться местами. Кутюра (Couturat), который в целом склонен умалять различие между прилагательными и существительными, возможно, из-за небольших формальных различий между этими разрядами слов в его родном языке, приводит такие примеры: un sage sceptique est un sceptique sage „cкeптичecкий мудрец — это мудрый скептик“; un philosophe grec est un grec philosophe „греческий философ — это философ грек“ и делает вывод, что отличие здесь лишь в оттенке; одно из качеств выделяется как более существенное или более важное и интересное в данной ситуации: ведь очевидно, что человек — прежде всего грек, а потом уже философ, „но тем не менее мы скорее говорим о греческих философах, чем о философских греках“ („Revue de mйtaphysique et de Morale“, 1912, 9).

Трудно сказать, которое из этих двух понятий важнее или интереснее. Но если применить упомянутый выше критерий, станет ясно, почему, выбирая между двумя способами обозначения (греки, которые являются философами, или философы, которые являются греками), мы, естественно, делаем философов (более специальное понятие) существительным, а греков (более общее понятие) прилагательным и говорим греческие философы (les philosophes grecs), а не наоборот — les Grecs philosophes. Известная немецкая книга носит название „Griechische Denker“ „Греческие мыслители“. „Denkende Griechen“ „мыслящие греки“ звучало бы гораздо слабее, поскольку прилагательное denkend имеет более широкое и неясное значение, чем существительное Denker. Последнее сразу же выделяет тех, кто мыслит глубже и профессиональнее, чем обычные „мыслящие“ люди.

Еще один пример. Голсуорси где-то пишет: Having been а Conservative Liberal in politics till well past sixty, it was not until Disraeli's time that he became a Liberal Conservative „Он был консервативным либералом в политике, пока не достиг седьмого десятка, и только во времена Дизраэли стал либеральным консерватором“. Слова conservative и liberal становятся существительными (и принимают -s во множественном числе), когда они обозначают членов двух политических партий; очевидно, это более специальное понятие, чем то, которое передается данными словами, когда они являются прилагательными .

Если мы сравним два выражения: a poor Russian „бедный русский“ и a Russian pauper „русский нищий“, мы увидим, что существительное Russian более специально, чем существующее прилагательное, поскольку оно означает „мужчину или женщину“. С другой стороны, pauper более специально, чем poor, которое можно применить к целому ряду предметов, кроме людей; pauper имеет значение еще более специальное, чем a poor person, поскольку первое обозначает человека, который имеет право на милостыню или получает ее .

ДРУГИЕ СОЧЕТАНИЯ

Правило большей сложности и большей специализации существительных, таким образом, остается в силе во всех тех случаях, когда есть возможность сравнить существительное и прилагательное с одинаковым значением; но можно ли применить это правило к другим случаям? Можно ли, например, сказать, что в любом сочетании прилагательного и существительного первое всегда менее специально, чем последнее? В подавляющем большинстве случаев, без сомнения, этот критерий остается верным, хотя бы на основании простого арифметического подсчета. Наполеон Третий : Наполеонов немного, но существует огромное количество лиц и предметов, которые являются третьими по порядку. Новая книга : количество новых вещей превосходит количество существующих книг. Исландский крестьянин : справедливо, что крестьян в мире гораздо больше, чем исландцев, но прилагательное исландский приложимо к значительно большему количеству предметов и лиц: исландские горы, исландские водопады, исландские овцы, исландские лошади, исландские свитеры и т. д. Некоторые из моих критиков возражали против приведенного мною примера a poor widow „бедная вдова“; по их мнению, если заменить слово poor „бедный“ словом rich „богатый“, то станет неясным, кого существует в мире больше — богатых людей или вдов? Однако они упускают из виду, что слово rich „богатый“ может сочетаться со словами town „город“, village „деревня“, country „страна“, mine „шахта“, spoil „добыча“, store „запас“, reward „награда“, attire „одежда“, experience „опыт“, sculpture „скульптура“, repast „угощение“, cake „пирожное“, cream „сливки“, rime „рифма“ и т. д. Атлантический океан : прилагательное встречается, например, в стихотворениях Шелли в сочетании с существительными cloud „облако“, wave „волна“ и islet „островок“. Даже прилагательное редкий, хотя оно и означает „не часто встречающийся“, может быть приложимо к бесчисленным предметам, людям, камням, деревьям, умственным способностям и, таким образом, не выпадает из приведенного определения. Но, конечно, нужно признать, что числовой критерий применим не всегда, так как прилагательные и существительные, которые могут сочетаться, очень часто оказываются несоизмеримыми: мы говорим о сером камне, но кто скажет, какое из слов применимо к большему количеству предметов — слово ли серый или слово камень ? Однако применимость к большему или меньшему количеству предметов составляет лишь одну сторону понятия „общий“ и „специальный“. И я склонен придавать большее значение комплексу качеств, заключенных в существительном, в отличие от выделения одного качества у прилагательного. Сочетание ряда признаков у существительного настолько значительно, что в очень редких случаях можно получить полное представление о существительном даже путем нагромождения одного прилагательного на другое: всегда останется, по выражению Бертельсена, неопределимый х — ядро, которое может считаться „носителем“ выделенных качеств. Это лежит в основе старого определения существительного как слова, обозначающего субстанцию; таким образом, в этом определении есть доля истины, но не вся истина. Если приводить сравнения, то существительные можно уподобить кристаллизации качеств, которые в прилагательных представлены в жидком состоянии.

Необходимо также упомянуть, что в современных языках есть целый ряд существительных, имеющих в высшей степени обобщенное значение: вещь, тело, существо. Но это „обобщенное“ значение имеет совершенно иной характер, чем значение прилагательных: подобные существительные очень часто употребляются для суммарного обозначения целого ряда бесспорно вещественных понятий ( все эти предметы — вместо перечисления книг, бумаг, одежды и т. п.). Такое употребление весьма обычно для философского и абстрактного научного мышления. В повседневной речи они могут неточно употребляться вместо специальных существительных, которые либо отсутствуют в языке, либо забыты (ср. англ. thingummybob, нем. Dingsda). В других случаях они встречаются редко, за исключением сочетании с прилагательными, где они скорее являются своего рода грамматическим средством для субстантивации прилагательных, как, например, англ. one. (Ones в сочетании the new ones является заменой существительного, упомянутого несколько выше; в сочетании же her young ones, если речь идет о птице, оно восполняет отсутствие существительного, соответствующего слову children „дети“). Это обусловливает их употребление в сложных местоимениях: англ. something „что-то“, nothing „ничего“, франц. quelquechose „что-то“, датск. ingenting, англ. somebody „кто-то“ и т. п. С другой стороны, если язык обладает способом образования прилагательных, в нем могут появиться весьма специализированные прилагательные, например: a pink-eyed cat „кошка с конъюнктивитом глаз“, a ten-roomed house „дом в десять комнат“. Эти примеры выдвигались против моей теории: кошек гораздо больше, чем живых существ с конъюнктивитом и т. п. Однако такое возражение, как мне кажется, не опровергает теорию в целом в том виде, в каком она была изложена здесь: нужно помнить, что подлинное прилагательное в приведенных примерах — это pink и ten соответственно.

Из сказанного становится ясным, кроме того, что и так называемые степени сравнения (greater „больше“, greatest „самый большой“), как правило, присущи только прилагательным: они могут иметь дело только с одним качеством. Чем более специально понятие, тем меньше необходимости в степенях сравнения. И там, где мы встречаем употребление форм сравнительной и превосходной степени существительных, мы обнаруживаем, что и они выделяют лишь одно качество и, таким образом, передают то же понятие, как если бы они были образованы от настоящих прилагательных. Ср. гр. basileuteros, basileutatos „царственнее“, „самый царственный“ (другие примеры см. у Дельбрюк а, Vergleichende Syntax der indogermanischen Sprachen, StraЯburg, 1893, 1. 415), венг. szarnбr „осел“, szamбrabb „глупее“, rуka „лиса“, rуkabb „хитрее“. Ср. также финск. ranta „берег“, rannempi „ближе к берегу“, syksy „осень“, syksymдnд „более поздней осенью“. См . также Pau l, Prinzipien der Sprachgeschichte, изд . 7, Halle, 1909, § 250.

Последнее замечание. Мы не можем, основываясь на сложности качеств или на специализации обозначения, в каждом конкретном случае решать, что перед нами — существительное или прилагательное: это можно установить на основе формальных критериев, притом различных в различных языках. В этой главе была лишь сделана попытка установить, существует ли что-нибудь в природе вещей и в нашем мышлении, что оправдывало бы разделение на существительные и прилагательные, характерное для такого большого количества языков. Разумеется, между этими двумя разрядами слов нельзя провести четкой демаркационной линии, как хотели бы сделать логики: творящие язык, а именно — обычные говорящие, не такие уж точные мыслители. Но они и не лишены определенной логики; и как бы ни были иногда расплывчаты контуры, основная линия классификации на существительные и прилагательные, выраженная в грамматических формах, всегда будет иметь логическое обоснование. Так обстоит дело и в данном случае: существительные в целом характеризуются тем, что они имеют более специальное значение, а прилагательные — тем, что они имеют более общее значение, поскольку первые коннотируют определенный комплекс качеств, а последние указывают на обладание лишь одним качеством .

Три слова substance (и substantive), substratum и subject представляют собой дифференциацию аристотелевского to hupokeimenon „подлежащее“.

Мое определение сходно с определением Пауля ( Pau l, Prinzipien der Sprachgeschichte, изд. 7, Halle, 1909, § 251): „Прилагательное обозначает про­стое свойство или свойство, трактуемое как простое; существительное же за­ключает в себе целый ряд свойств“. Однако в следующих строках Пауль, по-видимому, отходит от своего собственного определения. Не лишним будет подчеркнуть, что, как мы увидим в последующих теоретических рассуждениях и примерах, я вовсе не хочу сказать, что „объем“ любого существительного всегда и при всех условиях меньше, чем сфера употребления любого прилагательного: очень часто численное сравнение случаев, в которых можно упот­ребить оба слова, исключается самим характером случая.

Elle avait un visage plus rose que les roses „ Лицо у нее было розовее , чем розы “ ( Andou x, Marie Claire, 234). Различение на письме между des doigts roses „розовые пальцы“ и des gants paille „перчатки цвета соломы“ является искусственным. Обратите внимание на недавно возникшее прилагательное peupie, например Ses maniйres affables... un peu trop expansives, un pen penple (P. Ролла н, Жан Кристоф, 6. 7) и Christophe, beaucoup plus peuple que lui ( там же , 9, 48).

Правила употребления прописных букв в словах, образованных от имен собственных, меняются от языка к языку: ср. англ. French „французский“ во всех случаях, Frenchify „офранцуживать“; франц. franзais „французский“ как прилагательное и название языка и Franзais „француз“, franciser „офранцузить“.

Другие примеры (например, у Честертона: Most official Liberals wish to become liberal officials „Большинство официальных либералов хотят стать либеральными чиновниками“), см. в „Modern English Grammar“, II, 8.14.

Милль пишет („Logic“, 15), что «не существует никакого различия между значением round „круглый“ и a round object „круглый предмет“». Это до не­которой степени справедливо для тех случаев, когда round является предикативом (The ball is round „Шар круглый“ = is a round object „является круглим предметом“), но к другим случаям определение не подходит: так, в применении к круглому шару оно было бы бессодержательной тавтологией. Только тогда, когда происходит полная субстантивация прилагательного, можно сказать, что прилагательное подразумевает понятие „предмета“.

Эта глава несколько видоизменена по сравнению с „Sprogets logik“, Copenhagen, 1913. Не внося существенных изменений в свою точку зрения, я стремился учесть здесь критические замечания Эрлиха (S. Еhrlic h, Sprеk och stil, 1914), Бертельсена (H. Bertelse n, Nordisk tidskrift, 1914), Шухардта (H. Schuchard t, Anthropos, 1914), Бекмана (N. Beckma n, Arkiv fцr psykologi och pedagogik, 1922); ср. также Vendrye s, Le langage, Paris, 1921, 153 и сл.