Политическая риторика: Часть 3. Возможности политической риторики

Концепции убеждающей речи. Риторическая концепция. Концепция «завораживания». Концепция «поддакивания». Популизм с риторической точки зрения. Риторика и политическая философия. Общественная миссия риторики.

В этой главе мы постараемся взглянуть на предвыборные кампании с риторической точки зрения. Анализ материала убеждает нас, что начать разговор надо с самой концепции убеждения, так как, на наш взгляд, многие ошибки проистекают из неправильного понимания самого феномена убеждающей речи. Правильным пониманием мы, естественно, считаем понимание риторическое.

Как уже не раз отмечалось в этой книге, риторическая концепция убеждающей речи – это информация в обмен на воздействие. Столкнувшись с какой-то проблемой, слушатель испытывает дефицит информации. Чтобы его восполнить, он готов вас выслушать и тем самым испытать на себе воздействие ваших взглядов на проблему. Если он находит эти взгляды убедительными, он их принимает. Поэтому ведущим для риторики качеством речи становится ясность. Оратор – это тот, кто берет на себя смелость прояснить ситуацию. Именно так устроено судебное красноречие, адресованное присяжным, именно так действует психотерапевт, предлагающий больному рефрейминг (свое толкование проблем больного), именно так устроена и коммерческая реклама, наиболее близкая в функциональном отношении к рекламе политической.

Существуют ли другие концепции убеждения и сколько их? Ответа на этот вопрос риторика не дает. Рассматриваемая нами концепция сложилась во времена Аристотеля и просуществовала в риторике до сегодняшнего дня, хотя никогда не формулировалась так однозначно и определенно, как это сделано в настоящей книге. Тем не менее эта определенность не наша выдумка. Она легко вычитывается из взглядов Аристотеля и из всей последующей традиции, но сформулировать концепцию в предлагаемом виде удается лишь сегодня, когда мы получили возможность опираться на категорию «информация».

На ранних стадиях древняя риторика исходила, по-видимому, из другой концепции убеждения, просматривающейся в софистической риторике, в частности во взглядах на фигуры речи софиста и грамматика Горгия. Это концепция завораживания слушателя. Оратор представляется чем-то вроде Крысолова, который ведет за собой слушателей не потому, что он ясно обрисовал им картину происходящего, а потому что он очаровал их музыкой своих речей. При таком взгляде на убеждение задачи оратора подменяются задачами поэта. Слова «повести за собой» для политического оратора и поэта имеют разное содержание. Реальные «соблазнители толпы», будь то основатели бесчеловечных режимов или жестоких сект, нередко сравниваемые с Крысоловом, действуют совсем по-другому. Все они прибегают к манипулированию, но к манипулированию в рамках риторики, обещая дать ясное понимание жизни, а отнюдь не заворожить или доставить художественное наслаждение. Их «завораживание» состоит лишь в подмене реальной картины мира картиной вымышленной. В основе же подмены лежит утаивание независимых источников информации. Отсюда ненависть к интеллигенции, запреты на старые книги и контакты с «чужаками». Сходство с Крысоловом возникает из-за использования художественного мышления в целях блокирования мышления критического, что особенно заметно во всевозможных массовых ритуалах. «Инстинкты толпы» – это как раз те рубежи, которые воздвигают манипуляторы между жертвами и внешним миром. Но при этом они всегда имеют свое видение мира, отличающееся простотой и определенностью. Это видение и навязывается окружающим, а эстетические барьеры отгораживают его от чужих мнений.

Можно назвать еще одну концепцию убеждающей речи, не основанную на ясности. Она, судя по всему, сложилась недавно и легко узнается во многих материалах, связанных с предвыборными кампаниями. Именно поэтому мы и остановимся на ней подробней.

Эта концепция проста: у слушателя есть определенные ожидания, предлагается узнать их и подтверждать всеми своими речами, говоря именно то, чего от тебя ждут. Скажем, если убеждаемый боится холода, его обещают избавить от холода, если же его мучит жара, – от жары. Средство избавиться от того или от другого одно и то же: «Голосуй за нашего кандидата!» Если одних мучит жара, а других холод, надо обещать, что сделанный выбор спасет одних от жары, а других от холода. Если же одни желают жары, а другие холода, следует обещать, что сделанный выбор обеспечит сразу и жару, и холод.

Кроме недобросовестного пиара, по этому пути последовательно никто и никогда не шел. Показательно, что торговая реклама – наследница все той же Аристотелевой риторики. Она делает ошибки, но она же и совершенствуется именно потому, что концепция риторики оставляет и даже предполагает возможность для совершенства. Концепция же «поддакивания» – тупик. Она не диалогична и поэтому никакого совершенствования не предполагает. Для ее развития нет ни стимула, ни ресурса. Массовая безграмотность пиаровских кампаний и растущее общественное недовольство ими – наглядное тому подтверждение.

Можно сделать такой прогноз: либо пиар у нас в стране пойдет путем риторики, взяв за образец хотя бы коммерческую рекламу, а лучше – полноценное совещательное красноречие, либо его ждет вырождение.

Говоря о концепции убеждения, мы рассмотрели отношения говорящего и слушающего, но в связи с ясностью можно поставить вопрос и об отношении говорящего к предмету речи. Это позволит провести грань между риторическим убеждением и так называемом популизмом. Дело в том, что, убеждая в чем-то, сам говорящий может и не иметь никакой ясной картины происходящего. Он может, например, не видеть, каким способом можно выполнить даваемые им же обещания.

С риторической точки зрения, популизм – это подмена логосности и этосности пафосностью. Это не пафосность сама по себе, но именно пафосность не на своем месте, пафосность, выдающая себя за этосность или логосность. Мы помним, что доводы к пафосу делятся на обещания и угрозы. Когда человек обещает что-то, чего от него ждут, или пугает чем-то, чего и без него боятся, это еще не популизм, хотя общественная ценность такого выступления ниже, чем в том случае, когда говорящий открывает новые перспективы или указывает на незамеченный источник опасности. И все же это обычные доводы к пафосу. Если же говорящий только обещает или пугает, будучи не в состоянии логически объяснить, как именно он сможет выполнить свои обещания и почему альтернативный вариант приведет к тем или иным нежелательным последствиям, это уже очень похоже на популизм. Но если говорящий не просто ограничивается доводами к пафосу, а строит свою речь так, будто иных доводов и быть не должно, или – что еще хуже – имитирует логические или этические доводы, то это уже популизм.

Применительно к политической сфере аргументы к логосу и аргументы к этосу суммируются в понятии «политическая философия». Если у политика есть определенная философия – значит у него, во-первых, есть определенная ценностная система (она и отражается в этических аргументах) и, во-вторых, определенная понятийная картина мира, включающая программу действий самого политика (она выражается в логических аргументах). Если политической философии нет, остается лишь пафос, что по-гречески буквально означает «страсть». Но поскольку прямо свой пафос обнаружить, как правило, нельзя («Хочу попробовать себя на таком-то месте», «Хочу получить такие-то выгоды»), пафос этот закономерно трансформируется в популизм.

Спасти положение можно там, где политическая философия имеется хотя бы в зачатке, присутствует имплицитно. Здесь организаторы выборной кампании должны всеми способами эксплицировать, выявить эту философию, что не только поможет выиграть кампанию, но и, возможно, поможет кандидату тверже определить свою позицию. Историческая миссия риторики в том и состояла, что она заставила говорящих принимать к сведению реальные интересы слушающих и всматриваться в реальный мир, постигать его. Риторика облагородила античный мир, превратив варвара в цивилизованного человека. «Цивилизованного» буквально и означает «городского», т.е. человека публичного, говорящего открыто, на городской площади. Такой человек волей-неволей прислушивается к интересам других, у такого человека есть реальный стимул для развития своего кругозора.

Очень многое проясняет аналогия с торговлей. Популизм в торговле – это пустые обещания. Но торговец не может продавать под видом добротной обуви туфли, у которых на другой день отвалится подошва, ибо он тоже публичный человек, человек, находящийся на виду. Рекламируя товар, он не может, как попугай, копировать запросы покупателей, но вынужден говорить о реальных качествах товара. Этим обстоятельством и обеспечивается механизм приближения этих качеств к самим запросам покупателей.

Общественная функция политической риторики – осуществление обратной связи власти и общества. Более того, через риторику осуществляется связь наших представлений об общественной реальности с самой общественной реальностью. Риторика стимулирует движение к истине, способствует выработке целостного взгляда на мир. Известно, что мысли углубляются тогда, когда облекаются в слова. Если же эти слова снабжаются логической и этической доказательностью, мы присутствуем при рождении философии. Конечно, от рядовых риторических усилий до рождения политической философии далеко. Конечно, хорошо, когда такая философия уже есть у политика и речь идет лишь о поисках риторических доводов.

§ 2. Политическая листовка и ее структура

Обещание в политической листовке. Компоненты коммерческой рекламы и их аналоги в рекламе политической. Отличие от коммерческой рекламы. Метаблок.

Наиболее специфичным продуктом предвыборных кампаний является предвыборная листовка. Генетически она связана с жанром листовки как таковой, но функционально ближе всего стоит к коммерческой рекламе.

Центральная категория предвыборной листовки – категория обещания. Именно это в первую очередь делает ее похожей на торговую рекламу, и, кстати, именно это обнажает в политической листовке действие основного механизма риторики: информация в обмен на воздействие. Человек, находящийся в ситуации выбора, хочет узнать о кандидате побольше, узнать о том, что он приобретет или потеряет, если этот кандидат придет к власти. Листовка дает сжатую, упрощенную картину политической жизни, которая позволяет сориентироваться в ней и в то же время способствует навязыванию именно этой картины.

Чтобы выявить сходство политической листовки с коммерческой рекламой, обратимся к компонентам торговой рекламы. Таких компонентов насчитают шесть, хотя в отдельных рекламах какие-то из них могут быть редуцированы. Наиболее полно они представлены в обычной телерекламе. Это товарный знак (1), слоган (2), сложная ситуация (3), репрезентация товара (4), облегченная ситуация (5) и мотивирующий компонент (6). Стандартная реклама выглядит так: демонстрируется сложная ситуация (например, посуда не отмывается «обычным» средством), затем репрезентируется товар и демонстрируется облегченная ситуация (посуда отмывается рекламируемым средством). При этом активно предъявляется товарный знак, т.е. наименование товара (например, Фейри или Ариэль) и произносится слоган, т.е. рекламный девиз, привязанный к товарному знаку (например, Ариэль – отстирает даже то, что другим не под силу). Мотивирующий компонент – это мотивация выбора товара. Например, сообщается, что моющее средство легко справляется с жиром, удобно в употреблении, получило где-то высокую оценку и прочее.

Через товарный знак, репрезентацию товара и слоган осуществляется так называемый «брэндинг». Слово «брэнд» английского происхождения ( brand – “торговая марка”) и означает символ товара, торговую марку. Идеал коммерческой рекламы – сделать свой брэнд символом данного товара вообще. Так, «ксерокс» сегодня воспринимается не как название фирмы, а как обозначение типа множительной машины. Отсюда слова «ксерокопия», «ксерокопирование», «ксерокс» в значении «копия данного текста».

«Брэндингом» специалисты по коммерческой рекламе называют внедрение в сознание потребителя персонифицированного образа товара. Брэндингу в теории рекламы противопоставляется «позишенинг» (от англ, position – “место, положение”), т.е. позиционирование товара – уточнение его положения в системе других товаров того же типа.

Позишенинг осуществляется через мотивирующий компонент и облегченную ситуацию. В некоторых случаях также через слоган, который сам может включать в себя мотивирующий компонент.

Существует мнение, что реклама в целом развивается от брэндинга к позишенингу. В самом деле, хотя борьба за яркий брэнд остается приоритетом рекламы, выигрыш в этой борьбе не всегда достигается напрямую, за счет брэндинга в ущерб позишенингу.

Брэндинг осуществляется такими языковыми средствами, как многократный повтор, случайные (не имеющие отношения к содержанию) фонетические или иные находки («Есть идея, есть «Икея»), различные интенсификаторы – оценочные слова, обозначающие высшие точки шкалы оценок, такие, как «эксклюзивный», «превосходный», «лучше некуда» (кстати, наиболее уязвимая часть брэндинга). Позишенинг достигается конкретизацией. Наиболее сильная сторона его – это именно деинтенсификация речи, укрепляющая доверие слушателя. Например, вместо «эксклюзивный запах, просто супер!» можно сказать «неповторимый лесной аромат», а еще лучше – «запах лесных ягод и хвои».

В предвыборной политической листовке можно найти те же компоненты, что и в коммерческой рекламе, те же брэндинговые и позишенинговые стратегии.

В роли «товарного знака» и «репрезентации товара» – выступают имя и портрет кандидата. В роли слогана – политический девиз листовки. Чаще его так и называют слоганом. Сложная ситуация, облегченная ситуация и мотивирующий компонент образуют несущую конструкцию политической листовки. Реализоваться они могут в различных микрожанрах: в биографии кандидата, в коротком политическом выступлении, в отдельных положениях, как бы мазках, обрисовывающих картину. Сложная ситуация в политической рекламе выглядит как изображение неудовлетворительного положения дел, облегченная – это само обещание, утверждение того, что с приходом к власти такого-то кандидата положение дел изменится к лучшему, мотивирующий компонент – объяснение того, почему это произойдет.

Мотивирующий компонент в политической рекламе может принимать характер ссылки на авторитеты. Этим видом доводов широко пользуется и коммерческая реклама, когда о рекламируемом товаре высказываются эксперты, например, врачи.

В политической листовке часто присутствует компонент, которого нет в торговой рекламе. Это метакомпонент, описывающей уже не внешнюю действительность, а само описание действительности. Смысл его можно кратко сформулировать так: «Вообще-то листовки врут, но мы-то уж говорим вам правду». В рекламах редко говорится о рекламах, там описание конкурентов ограничивается словосочетанием «обычный товар». «Обычный товар» действует в сложной ситуации, а рекламируемый товар – в облегченной. Скользкая мысль о том, что рекламе не стоит верить, за исключением именно этого рекламного ролика, в рекламах за редчайшим исключением отсутствует. В политической же листовке это обычный ход, ход, быть может, и вынужденный, но, во всяком случае, не самый удачный. По-видимому, здесь потребен сильный мотивирующий компонент и какие-то частные находки. Без этого метакомпонент политической листовки выглядит наивно и может стать аргументом не за, а против кандидата.

§ 3. Анализ материала (листовка)

Обратимся теперь к конкретному материалу. Перед нами политическая листовка. Попробуем найти в ней те структурные элементы, о которых говорилось в предыдущем параграфе.

Вверху листовки набрано: «Как депутат Г.Р. голосовал в Государственной Думе». Затем в одном квадрате называется то, против чего голосовал депутат, а именно:

«Против грабительской приватизации, против отмены льгот нуждающимся, против разбазаривания земли-кормилицы, против сокращения детских пособии, против развала армии и милиции, против отмены дотаций региону, против обнищания страны» (графическое расположение текстов не воспроизводится).

В другом квадрате написано, за что голосовал кандидат, а именно:

«За увеличение пенсии, за увеличение оплаты труда, за снижение налогов с тех, кто работает, за государственное регулирование цен на бензин, за настоящую борьбу с коррупцией, за помощь братьям славянам, за отставку президента Ельцина».

Внизу листовки набрана фраза:

«Вот почему тюменцы за Р.!»

Построение достаточно прозрачно. Первый квадрат представляет собой сложную ситуацию. В торговой рекламе это соответствует изображению хозяйки, которой все не удается вычистить газовую плиту. Второй квадрат – облегченная ситуация: плита сияет. Все это вместе – мотивирующий компонент: избирайте депутата, который голосовал против того, что вам не нравится и за то, что вам нравится.

В принципе такое построение могло бы быть серьезным доводом, если бы не объединение в один ряд неоднородных компонентов, выдающее исключительно пафосный характер аргументации, маскирующийся притом под логосный. Подобные случаи мы выше квалифицировали как популизм. В самом деле, если понятно, как можно голосовать против «отмены дотаций региону», то не совсем понятно, как можно голосовать против обнищания страны. А мог ли ставиться на голосование в Думе вопрос: «Кто за развал армии и милиции, а кто против?» Очевидно, что «разбазаривание земли-кормилицы» – это перифразис, причем достаточно пафосный, а «грабительская приватизация» – это обычная приватизация, снабженная осуждающим эпитетом. Зато «отмена дотаций региону» – конкретная мера, введение которой обсуждалось в Думе. «Отмена льгот нуждающимся» – это отмена льгот для какой-то категории населения, обозначенной для пафосности словом «нуждающиеся» (а разве льготы вводят для тех, кто в них не нуждается?) и т.д. То же и в положительном ряду: «государственное регулирование цен на бензин» – конкретное дело, здесь можно было голосовать «за» и «против», а вот что такое «настоящая борьба с коррупцией», неизвестно. Во всяком случае трудно представить себе голосование по вопросу о том, поддерживать ли настоящую или игрушечную борьбу с коррупцией. «Отставка президента Ельцина» – тоже конкретное дело, а «увеличение оплаты труда» звучит довольно абстрактно. Получается, что одному депутату пришло в голову увеличить оплату труда, а другие по злой воле этому решению, такому приятному для всех нас, воспротивились.

Вообще же позиционирование депутата через «да» и «нет» – большой соблазн для подмены подлинного позиционирования мнимым, являющимся обыкновенной копией с желаний избирателей. При мнимом позиционировании мотивирующий компонент теряет основания. В то же время «да» и «нет» – хорошее средство для обозначения политической позиции, оно и пришло в листовку из политического лозунга вроде «Куба – да, янки – нет!».

Рассмотрим еще одну листовку.

Вверху стоит имя депутата, затем написано слово «Программа», под которым в столбике слева собраны положения под рубрикой «Да!», а в столбике справа – под рубрикой «Нет!» Внизу слоган: «Голосуй за свои права!»

В списке обещаний:

«Защита прав потребителей, контроль за ценами, качество жилищно-коммунальных услуг, закон служит горожанам, забота о ветеранах, помощь детям». Среди односоставных предложений положение «закон служит горожанам» явно выбивается по синтаксическому оформлению. Да и по сути эта фраза выбивается из ряда более или менее конкретных, но ничем, впрочем, не мотивированных обещаний.

В рубрике «Нет!»: «ведомственному беспределу, гонке цен, чиновничьей вседозволенности, судебной волоките, равнодушию власти». В эту «программу» можно с успехом добавить «эгоистические стремления», «тайные поползновения» и «испорченность человеческой природы».

Дефицит мотивирующего компонента при подозрительно активном отклике на все выполнимые и невыполнимые пожелания избирателей – вот основной недостаток политической листовки в области аргументации. Надо обладать минимальным критическим чувством, чтобы заметить эту уязвимость, а при тиражировании этого недостатка, при повторении его из года в год, из листовки в листовку можно понять несостоятельность этой аргументации, даже никаким критическим чувством не обладая, а просто умея читать.

Среди доводов, используемых в листовке, есть и ссылка на авторитеты.

Вот пример политической листовки, состоящей из одних ссылок на авторитеты и слогана. Приведем ее полностью, не сохраняя графических выделений.

«А. Ж. кандидат в депутаты Государственной Думы РФ по 199 Преображенскому избирательному округу г. Москвы председатель бюджетного комитета Государственной Думы РФ

«Ж. – один из лучших, один из самых крупных профессионалов у нас в стране, блестяще знающий бюджет. Для меня имеет большое значение и то, что это человек порядочный».

Евгений Примаков, лидер блока «Отечество – Вся Россия».

«Когда мы говорим о депутате от Москвы в Государственной Думе Ж., мы должны сказать о нем, как о защитнике интересов Москвы. Можно назвать настоящей удачей то, что у нас есть такой депутат».

Юрий Лужков, мэр Москвы.

«Когда говорят о законодателях, кто должен быть в Думе – вот такие, как А. Ж. Это и профессионал отличный, и человек великолепный. Желаю ему удачи на выборах».

Сергей Степашин, лидер избирательного блока «Яблоко».

«Ж. А. Д., на мой взгляд, идеальный депутат. Я уверен, что такие профессионалы выведут страну из кризиса».

Владимир Рыжков, лидер фракции «Наш дом – Россия».

Ж. абсолютно порядочный и надежный друг. Я рад, что судьба свела меня с этим замечательным человеком».

Сергей Шойгу, министр по чрезвычайным ситуациям.

ПРОФЕССИОНАЛИЗМ, ПОРЯДОЧНОСТЬ И ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ»

Как видим, слоган, которым заканчивается листовка, подтверждается высказываниями сочувствующих кандидату политиков. Это, бесспорно, сильная сторона листовки. В трех высказываниях из пяти говорится о профессионализме, в четырех о высоких человеческих качествах. Хорошо и то, что в заключительном слогане не повторено имя депутата.

Ссылка на авторитеты – сильный элемент политической листовки, один из видов мотивирующего компонента.

Иногда предвыборные обещания облекаются в стихотворную форму. Однако этот прием навряд ли можно считать удачным. Вот пример листовки, состоящей из куплета-обещания. Четыре строчки и подпись даны на фоне российского триколора.

«Я вам не скажу за всю Россию,

Вся Россия очень велика.

Ну, а интересы региона,

Я уж отстою наверняка.

A.A.M.»

Стихотворение воспринимается как шутка, тем более, что оно содержит аллюзию на известную песню достаточно легкого жанра, построенную на одесском колорите. Возможны ли вообще обещания в форме шутки? Наверное, да, но лишь в том случае, если между избираемым и избирателями установились какие-то особые, доверительные отношения, во всяком случае, если его очень хорошо знают. Однако даже и в этом случае надо соблюдать меру. Что касается данного куплета, то здесь бросается в глаза неуместность обращения к одесской теме. Если бы эта аллюзия была нагружена какими-то ассоциациями из реальной жизни, например, дело происходило бы в Одессе, такой прием был бы уместен.

И последнее, о чем следует сказать в связи с анализом материала, – это о крайне низкой речевой культуре политической листовки. Конечно, это не тема для книги по риторике, но если не будет достигнут дориторический уровень, если речь будет безграмотна и неуместна, ни о какой риторике говорить вообще не придется. Увы, политические листовки в массе своей стилистически беспомощны, а некоторые содержат пунктуационные, грамматические (неправильный выбор грамматической формы) и даже орфографические ошибки.

Не будем останавливаться на вопиющих случаях, а приведем достаточно типичный отрывок: «Но достойная жизнь есть. Пока это отдельные островки – предприятия, возглавляют которые люди, сумевшие создать рабочие места, обеспечить достойную оплату, медицинское обслуживание и социальную помощь своим рабочим и их семьям». Первое, что обращает на себе внимание, это неуместная инверсия, неоправданное нарушение порядка слов: «предприятия, возглавляют которые люди».

Ничем немотивированное нарушение порядка слов – одна из типичных ошибок. Другая – это неумелый повтор. В таком коротком отрезке нужно было либо избежать повтора прилагательного «достойный», либо построить предложение так, чтобы этот повтор превратился в стилистическую фигуру. Но главное это то, что предложение «Но достойная жизнь есть» звучит достаточно пафосно (опять-таки из-за инверсии), а следующее предложение сводит пафос на нет канцелярским перечнем: обеспечение достойной оплаты, медицинского обслуживания (напрашивается вопрос: недостойного?) и социальной помощи рабочим и служащим. Смесь пафоса с канцеляритом и нелепые ряды перечислений – это, пожалуй, главный стилистический бич политической листовки. Чего стоит, например, такой пассаж:

«Мы призываем рабочих и крестьян, инженеров и ученых, ветеранов и молодежь, верующих и атеистов, коммунистов, аграрников и патриотов встать в ряды сторонников блока «За победу!», избрать Б. Н. И. своим депутатом, проголосовать за избирательное объединение «Коммунистическая партия Российской Федерации».

Здесь целых два ряда однородных членов, один нелепее другого. Достаточно только на минуту вдуматься в эти перечисления, чтобы понять их абсурдность. «Рабочие, крестьяне, инженеры и ученые» – это из знакомого ряда «рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция», испорченного неожиданной конкретизацией последнего члена. «Ветераны и молодежь» – это переформулировка фольклорной формулы «стар и мал», означающей «все вообще». «Верующие и атеисты» – это довольно странное объединение, вводящее в этот ряд социально-возрастных характеристик совершенно новый признак. «Коммунисты, аграрники и патриоты» само по себе звучит достаточно диковинно, но в контексте политической жизни оно во всяком случае понятно. Однако присоединение его к предыдущему ряду делает всю конструкцию нелепой. Что же представляют собой однородные сказуемые? «Мы призываем... встать в ряды сторонников..., избрать..., проголосовать за избирательное объединение...». Если бы было хоть одно «и», конструкция выглядела бы не так смешно. Но данные через запятую призывы патриотов стать в ряды сторонников (блока «За победу!»), избрать конкретное лицо и проголосовать за избирательное же объединение («Коммунистическая партия Российской Федерации») выглядят как скороговорка.

Анализ достаточно большого подбора политических листовок показал, что практически все тексты можно улучшить, и иногда существенно, с помощью самой обычной редакторской правки, основанной не на риторических, а на банальных стилистических требованиях.

§ 4. Политическое имя

Имя в рекламе. Две стороны политического имени: семантическое обыгрывание и социальная характеристика. Узнаваемость.

Категория «политическое имя» включает имя или политическое прозвище общественного деятеля, официальное или неофициальное название политического движения, политической партии, политического учения, доктрины.

В теории рекламы имени отводится солидное место. В данном случае речь идет о наименовании товаров и фирм. Из-за незаконного использования торговой марки в мире ежегодно возникают тысячи судебных процессов.

Для обозначения впечатления, производимого именем, в теории рекламы используется специальный термин «энграмма». Эта энграмма складывается не только за счет репутации, но и за счет чисто имиджевых характеристик – единства образного содержания и звуковой формы имени (это специалисты по торговым маркам называют «симпептизмом»).

Имя товара может нести в себе определенный «меседж» (сообщение), рассказывая о его качестве. Это уже не чисто брэндовый, но позишенинговый элемент.

Посмотрим теперь, как обстоит дело с политическим именем.

Применительно к имени собственному нужно различать имена и политические псевдонимы. Ввиду своей асемантичности имя как таковое не представляет собой богатого материала. И все-таки оно может быть использовано: во-первых, «обыграно» в каком-нибудь каламбуре или рифме, во-вторых, «раскручено» как носитель определенного социального признака.

Первое – это обыгрывание этимологии имени, образование всевозможных слоганов с удачно вписанным именем. Например, случайная рифма к имени «Кутузов» позволяет создать запоминающуюся присказку (в сегодняшних терминах – слоган): «Идет Кутузов бить французов». Эта нехитрая присказка, основанная на случайности, вселяла надежду в русских солдат времен войны 1812. Во времена предвыборной кампании Бориса Ельцина, подчеркивая его демократизм, писали на стенах «Заборы – за Борю». Сталинская пропаганда неоднократно обыгрывала имя наркома Н. И. Ежова в связи с выражением «держать в ежовых рукавицах». Многократно обыгрывался и политический псевдоним «Сталин», который и изначально был ориентирован на соответствующий ассоциативный ряд. Сближение имени «Сталин» со сталью было общим местом советской литературы и публицистики. Так, в «Кантате о Сталине» М. Исаковского читаем:

Границы от вражьих нашествий заделал в броню он литую,

Закрыл их стальными ключами могучих и славных побед...

Далеко не всегда обыгрывание имени комплиментарно для его владельца. Собственное имя издавна обыгрывалось в сатирических частушках, для которых вообще характеры устойчивые рифмы собственного и нарицательного имени (например, древнерусское «Савва» и «худая слава»). Так, уже в брежневские времена возникла рифма «Брежнев» – «прежний», которая затем воспроизводилась в самых разных частушках. Рифма возникла еще при Хрущеве в присказке «Кому на Руси жить хороню», которая заканчивалась словами: «Леониду Брежневу, а остальным – по-прежнему».

Обыгрывание имени служит почвой для сближения персонажей совершенно разных, но носящих одно имя. Ср.: «От Ильича [Ленина] до Ильича [Брежнева] без инфаркта и паралича» (о политическом долголетии А. . Микояна). В годы правления Б. Н. Ельцина определенную роль играл образ «царя Бориса».

Вторая сторона обыгрывания имени связана не с его семантизацией, а с его социальной характеристикой. Самый яркий пример – имя «Ильич», которое должно было демонстрировать простоту, «народность» вождя. Имена, несущие на себе черты этнической и социальной принадлежности, могут стать предметом нелояльной насмешки, иногда граничащей с ксенофобией. Здесь особенно ярко проявляется функция «меседжа» имени: «он наш» или «он не наш». Ср. анекдот о «Титанике», напоровшемся на айсберг: «Знаем мы этих Айсбергов, Вайсбергов».

Об имени можно говорить и применительно к названию политических партий. Наименее выразительны аббревиатуры, возникшие из описательных названий и не похожие ни на одно слово естественного языка. Например, «эсеры» от «социалист-революционер». Не слишком выразительно выглядит и РСДРП(б). Зато название «большевики» чрезвычайно удачно в смысле «меседжа». Во всяком случае на крестьян это простое и прозрачное слово производило хорошее впечатление. В литературе не раз отмечалось (как пример политической безграмотности), что многие крестьяне выступали «за большевиков против коммунистов». В этой антитезе роль имени можно наблюдать в лабораторно чистом виде: «коммунист» это что-то чужое, «большевик» – свой. В перестроечные и постперестроечные времена слово «большевик» для большинства народа было менее привлекательным, чем слово «коммунист»: большевиками называли крайних коммунистов, «поступить по-большевистски» означало «поступить грубо, по-варварски». Особенно модно было называть большевиками демократов. Такая история слова «большевик» говорит, в частности, о том, что заложенный в нем «меседж» остался, но изменилось его восприятие. Простонародность и оправдание силы, заложенные в этом слове, уже не нравились стране с всеобщим средним образованием.

В годы советской власти Коммунистическая Партия Советского Союза стала просто Партией, т.е. знаком, брэндом, партией вообще. Поэтому лозунги типа «Народ и Партия едины» не вызывали вопросов, о какой партии идет речь. Долгие годы однопартийности вызвали сильную языковую инерцию. Такие выражения, как «центральный комитет партии», у большинства населения прочно ассоциируются с КПСС.

В названиях партий и политических течений могут быть заложены образы, напрямую не связанные с описательным названием, но несущие определенную информацию: «Яблоко», «Медведи», «Гора».

Название идеологий чаще всего образованы от имен их основателей и обычно оканчиваются на «-исты»: марксисты, маоисты, франкисты. Такие названия в риторическом тексте наименее удачны, так как, будучи образованы по одной словообразовательной модели, они имеют сходные звучания, что вызывает нежелательные для их носителей сближения.

Характеризуя политического деятеля, оратор может обыграть его личное имя, а также имя его партии, его политической ориентации. Что касается последней, то здесь в общественном дискурсе царит хаос. Он вовлек такие общепринятые обозначения, как «правые», «левые», «революционеры», «консерваторы», «демократы» и проч. Этот хаос создает крайне неудобную для риторики неопределенность.

Политическое имя – это не только звучание слова вместе со смысловыми и фонетическими ассоциациями. Политическое имя – это еще и репутация его носителя. Главное при использовании политического имени в риторике – суметь задействовать механизм узнаваемости. Если посетителям зоопарка предложить проголосовать за директора зоопарка, то и посетители, и организаторы «выборной кампании» будут в большом затруднении, так как посетители ничего не знают ни о предложенных кандидатурах, ни о специфике работы. Наверное, если будут предложены три фамилии «Иванов», «Петров» и «Львов», большинство посетителей проголосует за Львова. Но для политической риторики такая ситуация совершенно ненормальна.

§ 5. Политическая биография

Биография как фреймовая структура. Проблема положительных характеристик. Проблема биографических штампов. Анализ штампов политических биографий в пространстве категорий «он, как мы» и «он не как мы». Стратификация этих категорий в высших и средних звеньях власти. Запас политических контрактов и политическая биография

Биография кандидата – один из доводов, активно используемых в предвыборных кампаниях, точнее, это целый пакет доводов, а еще точнее – это пакет риторических возможностей, которыми чаще всего пользуются достаточно неумело.

Жанр биографии является типичным фреймом – рамочной конструкция с заполняемыми позициями: год рождения, место рождение, социальное положение родителей, образование и т.д.. Это очень хорошо видно в форме классической анкеты: каждый пункт анкеты – готовая рамка, куда вставляются сообщения о фактах жизни. Краткие биографии известных людей в различных справочниках энциклопедического толка тоже явно обнаруживают фреймовую природу. Однако набор самих позиций фрейма, так называемых слотов, может быть различным. Это опять-таки хорошо заметно по набору анкетных пунктов. Нужно ли, например, эксплицировать вероисповедание заполняющего анкету или наличие у него родственников за границей.

Биография кандидата – это анкета, некоторые пункты которой являются обязательными, а некоторые выбраны специально в риторических целях.

Первая проблема, которая встает здесь, – это проблема положительных характеристик. Ясно, что биография кандидата для того и описывается, чтобы создать положительный образ, подобно тому, как товары рекламируются для того, чтобы выявить их положительные свойства. Но простое нагнетание превосходных степеней (интенсификация оценки) выглядит достаточно беспомощно именно потому, что и от рекламы, и от биографии заранее ждут положительного описания. Поэтому сильным ходом является деинтенсификация оценки – уход от ничего не значащих превосходных степеней и сообщение конкретных деталей. Идея деинтенсификации может быть проиллюстрирована заменой выражения «суперосвежающий вкус» выражением «освежающий вкус мяты».

Проблему деинтенсификации оценок при создании образа политика часто пытаются решить введением внешних примет: кепкой или трубкой. И в самом деле, лучше сообщить облику политика внешние индивидуализирующие черты, чем не сообщить никаких. Отсюда попытки описать в биографии хобби кандидата, что зачастую тоже сползает в область интенсификаторов, когда хобби становится модным. В этих же целях можно вводить в биографию рубрики, не нагруженные политическим смыслом, например, сообщить что-то о жизни семьи кандидата. Однако лучше всего, чтобы индивидуальные черты касались существенных сторон деятельности политика. Боязнь отпугнуть часть электората актуализацией конкретных черт политического облика претендента так же наивна, как мысль о торговле книгами, на обложке которых не выставлено ни название, ни имя автора. Народная риторика давно обнаружила это свойство политиков и специалистов по пиару – стараться угодить сразу всем – и обозначила такое речевое поведение как «за все хорошее».

Другая проблема, связанная с биографиями, – проблема штампов. Штампы – в том числе и биографические штампы – возникают не на пустом месте. Все они – ответ на реальные требования жизни. Но при навязчивом повторении одни и те же сюжетные ходы теряют экспрессию, приедаются. В этом состоянии они и называются штампами. Так выглядит штамп с позиции слушающего. Для говорящего же стандартизация и механическое воспроизведение старых сюжетных ходов ведет к утрате функциональности. Он пользуется готовым штампом, уже не отдавая себе отчета в том, какие задачи стояли перед создателями этого штампа.

Рассмотрим два самых распространенных биографических штампа. Это нарисованный крупными мазками облик «человека дела» или облик «бескорыстного защитника простого человека». Штампы эти повторяются во всех кампаниях на все лады, и остальные штампы, многие, если не все, можно рассматривать как производные от них. Это, конечно, не случайно, и в основе названных штампов лежат существенные социальные категории, требующие, однако, более сознательного и умелого обращения.

Работа с ассоциациями, вызванными названиями различных звеньев власти, показывает, что к «начальству» мы подходим с двумя мерками: «он как мы – он не как мы». Хороший начальник может быть таким, как мы, т.е. «простым человеком». Вспомним, как эксплуатировалось это качество по отношению к вождям революции, особенно к Ленину. «Он, как вы и я, совсем такой же», – писал Маяковский, стоящий у истоков мифа о вожде. Но хороший начальник может быть и не таким, как мы, более того, он «не нам чета». Прежде всего, он компетентен, хорошо разбирается в том, в чем не разбираемся мы. В этом случае, чем меньше он на нас похож, тем лучше. Это можно пояснить примером не из властной жизни, хотя и связанным с подчинением. Попробуем мысленно лишить врача «непохожести» на пациента. Отнимем у профессора белый халат, кабинет, латынь (вообразите рецепт, написанный прозрачным русским языком!), даже склонность к чудачеству, и мы поставим его профессиональную деятельность под сомнение.

Идеал начальника парадоксален: он и «мы», и не «мы» одновременно. Лучше всего подходит для этого сакральная фигура царя. Царь выше бояр, но он же и ближе к народу, чем бояре. А сакрализованный вождь пролетарской революции, будучи простым, обладал в то же время нечеловеческими способностями и мог предвидеть события на века вперед. У того же Маяковского «простой» Ленин «сотнями губерний в черепе ворочал». Вообще поэты, безотносительно к тому, поддерживают они власть или нет, гораздо лучше, чем социологи, понимают это ее двойственное свойство.

Штамп «бескорыстный защитник простого человека» восходит к народной, если можно так выразиться, ипостаси начальника: «он, как мы». Штамп «человек дела» восходит к высшей (боярской, интеллигентской, экспертной, жреческой) ипостаси начальника: «не нам чета». Обойти молчанием эти ипостаси нельзя, как нельзя обойти молчанием анкетные вопросы. Автор биографии, несомненно, должен определиться в этом отношении. Он должен решить, кто его герой: «как мы» или «не как мы». Точнее, он должен решить, в чем он «как мы», а в чем «не как мы». Уяснив это для себя самого, он сможет найти мысли и слова для воплощения своих положений, не прибегая к набившим оскомину штампам. Тем более что эти штампы не просто приедаются, но, так или иначе, сужают названные темы. Понять мотивы этого сужения можно. Трансформация простого человека в бескорыстного родилась как реакция на использование власти в корыстных целях. Трансформация компетентного человека в «человека дел, а не слов» родилась как реакция на массовую демагогию. Но оратор должен понимать, какие архетипы стоят за штампами.

Человек, знающий свое дело и не тратящий лишних слов, – фигура безусловно, желательная, но плакатный образ этого человека навяз в зубах еще в советские времена. Вообще словесное излияние на тему «меньше слов» вещь достаточно уязвимая даже без частых повторений.

Если вернуться к исходной антитезе «как мы – не как мы», можно, наверное, констатировать, что требование «быть как мы» актуально скорее для самых высших звеньев власти, особенно для первого лица в государстве. От местной власти, пожалуй, требуется только ее «местный патриотизм». Для нее гораздо актуальнее не быть «как мы», а знать какое-то конкретное дело. В этом смысле профессии являются естественными деинтенсификаторами. Отталкиваясь от профессии, «биографы» проводят импликации: военный – «порядок будет», юрист – «законы знает», экономист – «в экономике понимает» и прочее. Разумеется, с этими же профессиями можно построить и отрицательные импликации. При этом в обществе возникают и пропадают моды на те или иные профессии.

Очевидно, и моды, и штампы отражают поверхность явления. Штампы – это ответ на вызов моды, как правило, запаздывающий. Чтобы чувствовать себя уверенней, надо добраться до глубины явления, которое называется избирательскими ожиданиями. В глубине, по-видимому, лежит пакет архетипических политических контрактов, из которого общество и власть могут выбирать нужный, соответствующий злобе дня контракт. Архетипичекий политический контракт – это взаимосогласованное, оправданное успешным функционированием представление власти и общества о том, как должна выглядеть та или иная политическая фигура. Речь идет именно о пакете, потому что, очевидно, существует выбор: начальник такого-то уровня может быть таким-то или таким-то. Но этот выбор, конечно, не беспределен. Есть несколько базовых фигур, и задача политической биографии – способствовать адекватному опознанию той или иной фигуры.

Чтобы успешно писать политические биографии, недостаточно поверхностного «маркетинга», который не обнаружит глубинных механизмов и может подтолкнуть к поверхностным решениям. Такие решения, правильно отвечая на один вопрос, задевают невидимые для говорящего струны и создают отрицательный побочный эффект. Уверенно может себя чувствовать не тот, кто знает, что старушка хочет видеть в кресле начальника интеллигента в очках, а тот, кто знает, почему она этого хочет. Чтобы ответить на это «почему», никак не достаточно рефлексии самой старушки, подгоняемой модератором. Необходим стратегический «маркетинг» – исследование концептосферы языка с целью обнаружения и описания архетипических политических контрактов в самом общем виде. Имея такие ориентиры, следует заняться тактическим «маркетингом», выявить, как адаптированы общественные ожидания к конъюнктуре сегодняшнего дня. После этого нужно посмотреть, к какой фигуре ближе герой биографии, а уже затем писать саму биографию, максимально проясняя в ней черты этой фигуры.

§ 6. Анализ материала (биография)

Обратимся теперь, к примеру – к биографии кандидата из предвыборной листовки. Весь текст так и называется «Биография»:

«Трудное детство

В. К. Г. родился 12 октября 1960 в городе Копейске в шахтерской семье. Мальчику не было и года, когда умер отец. Испытывая материальные трудности, мама вынуждена была отдать В. на один год в интернат. Это навсегда осталось в памяти ребенка.

Раннее взросление

После окончания средней школы в 1978 году способный мальчик поступил в Челябинский политехнический институт. Заботясь о семье, он старался совместить учебу с работой – ремонтировал крыши, разгружал вагоны, во время летних каникул работал комбайнером. В 1983 году он с отличием окончил институт

Профессиональный рост

Трудовая деятельность В. Г. началась в 1983 году на ордена Октябрьской революции Челябинском кузнечно-прессовом заводе. Работал мастером, старшим мастером, начальником участка. В 1989 году Г. становится руководителем на ЧКПЗ. Финансовое образование он получил, работая руководителем страховой компании АмеСК»

В 1996 году В. К. избран генеральным директором АО «Челябинский кузнечно-прессовый завод», где в полной мере проявились его деловые и организаторские способности. На заводе начались позитивные перемены: почти вдвое увеличилась зарплата, вырос объем производства. Неуклонный рост производства на ЧКПЗ продолжается и сейчас: только за последний год он составил более 60%. Создано более 500 рабочих мест

Хорошая семья

В. Г. женился на Марине на 4 курсе института. Ей было 19 лет. Сейчас у него два сына – 17 и 12 лет.

Общегосударственная деятельность

В декабре 1997 года В. К. Г. избран депутатом Государственной Думы РФ по Советскому избирательному округу.

В Госдуме работает в комитете по бюджету и финансам, выполняя наказы южноуральских производственников о снижении налогового бремени на промышленные предприятия. При его непосредственном участии принят закон, по которому прибыль, направленная на развитие производства и создание новых рабочих мест, не облагается налогом. Этот закон уже действует и дает реальный толчок оживлению нашей промышленности.

Депутат В. Г. голосовал в Думе против отмены льгот для малообеспеченных семей, против повышения депутатских зарплат и пенсии, против принятия грабительских для Челябинской области бюджетов последних двух лет. Он отстаивает интересы своих избирателей в Челябинской области в целом, направляя запросы и требуя продуктивных решений от исполнительной власти всех уровней.

Жизненные принципы

Человек, переживший трудное детство, видевший нужду, выработал принципы, которым следует всю жизнь, – рассчитывать только на себя и помогать другим. Помогать детям, обездоленным и пожилым людям, которые прожили свою жизнь честно, отдав все силы на благо советскому обществу».

Графически текст передан не буквально: в оригинале названия рубрик выделены курсивом и подчеркиванием, а абзацы сформатированы по левому краю. Кроме того, нами исправлена допущенная в листовке пунктуационная ошибка.

В целом текст производит неплохое впечатление, главным образом из-за рубрикации, которую авторы построили достаточно объективно. Детство, взросление, семья, профессия – все это естественно выделяемые, а не «подогнанные под ответ» пункты. В названиях рубрик авторам удалось уйти от излишней интенсификации. Заведомо положительно звучит только «хорошая семья» и, пожалуй, «раннее взросление». «Трудное детство» можно рассматривать скорее как деинтенсификатор, т.е. нечто конкретное, нечто такое, что может обернуться и плохим, и хорошим. При этом, конечно, в каждой рубрике сообщаются выигрышные факты – риторические доводы в пользу голосования за кандидата, а «жизненные принципы» реализуют попытку (правда, непоследовательную) вывести эти принципы из биографии: сам познал нужду, вот и помогает нуждающимся. К сожалению, именно этот ход (сам был бедным и нас, бедных, пожалеет) является стандартным и притом достаточно небезупречным доводом. Но идея актуализировать биографию через «жизненные принципы» – ход сильный как в отношении композиции, так и в отношении аргументации.

В первом и втором пунктах заложена аргументация к этосу – нуждался, работал – и робкая аргументация к логосу: «способный мальчик» – очевидно, ценное деловое качество. Третий пункт – самый слабый. В его первом абзаце практически вообще не содержится доводов, а «ордена Октябрьской революции Челябинский кузнечно-прессовый завод» стилистически плохо сочетается со «страховой компанией АмеСК». Во втором абзаце – доказательства деловых качеств. Четвертый пункт можно назвать ненагруженным. К тому, что кандидат, как правило, хороший семьянин все привыкли. Это слабый довод к этосу. Вместе с тем сама позиция рубрики, будучи достаточно необязательной, допускает введение каких-либо деинтенсификаторов. Должен же человек выглядеть человеком, индивидуальностью со своими привычками и склонностями. В следующем пункте ударным является третий абзац, где депутат трижды голосует «против», проявляя нонконформизм и принципиальную приверженность защите интересов слабых (этический довод и в то же время скрытый аргумент к пафосу – обещание).

Суммируя сказанное, можно заключить, что в своей основе текст организован правильно, но мог бы быть существенно улучшен при доработке. Основные направления этой доработки: деинтенсификация, осторожное обращение со штампами, прояснение композиции (в связи с «принципами»), стилистическая выверенность. Все эти рекомендации могут быть отнесены к большинству биографий, фигурирующих в ходе предвыборных кампаний.

Вот другой пример из предвыборных материалов:

«Он не новичок в политике, всегда действует по принципу – «Меньше слов – больше конкретных дел». Много ли таких людей в политике сегодня? Увы, нет! Такое положение более недопустимо. Хватит горожанам оплачивать из своего кармана чужие властные амбиции. Пора подумать о себе!»

Как видим, здесь реализованы оба анализируемых штампа: и компетенция, и бескорыстие. Естественный вопрос к авторам этого короткого текста «А почему мы должны думать, что этот не такой, как другие?» не только остается без ответа, но, можно сказать, провоцируется. Мысль о том, что «у нас много болтают» и без того прочно засела в народном сознании. Что делает текст? Он ее актуализирует. Он спрашивает, много ли таких людей в политике сегодня? Фактически выстраивается рассуждение по индукции, направленное против намерений самого говорящего. Вот оно: вам предлагается проголосовать за кандидата, но мы знаем, что кандидаты обычно много говорят (вот в таких предвыборных кампаниях, как эта) и ничего не делают, мы знаем также, что они небескорыстны и требуют от вас поддержки на выборах (вот таких, как эти), чтобы залезть в ваш карман, а теперь решите, является ли исключением этот кандидат.

С точки зрения коммерческой рекламы, в приведенном выше рассуждении отсутствует мотивирующий компонент. В рекламе этот ход выглядел бы так: «обычное средство» не справляется с жиром, но рекламируемое (такое уж совпадение) справляется. В рекламах последних лет подобные рассуждения стараются подкрепить мотивирующим компонентном: рекламируемое средство справляется за счет «формулы». К тому же функции мотивирующего компонента выполняет убедительный видеоряд. В политической рекламе дела, как правило, обстоят гораздо хуже. Мало того, что мотивирующий компонент ослаблен, но еще и выстраивается рискованное рассуждение вроде: «как вы знаете, все эти отбеливатели ни на что не годятся». Наверное, только сумасшедший рекламодатель рискнул бы на такую рекламу отбеливателя. В то же время для политической рекламы это более чем типичный ход.

А вот пример того, как воспроизводится практически то же рассуждение, но в гораздо более приемлемой форме. Главная сила этого рассуждения заключается в том, что перед нами фрагмент из самопредставления:

«Сейчас многочисленные партии и движения выступают повсюду со своими программами. Предвыборной агитацией переполнены газеты, радио и телевидение. Знаю, что многих, особенно среди людей нашего с вами поколения, это раздражает. Есть ощущение, что все давно куплено, ничего, власть все равно не будет решать реальные проблемы людей и надо только как-то самим выживать.

И все же я уверяю Вас, что от того, пойдете Вы голосовать или нет, реально зависит многое. Уверяю Вас, что если новая Дума будет хотя бы наполовину состоять из профессионалов, честных, здравомыслящих людей, можно будет, наконец, принять все необходимые стране и каждому из нас законы».

Форма самопредставления позволяет вместо нелепого «я хороший, а все плохие» рассуждать, солидаризируясь с избирателями, говорить о ситуации вообще. Причем, говоря о ситуации вообще, автор не говорит, что предвыборная агитация это всегда плохо и лишь в его исключительном случае хорошо. Он говорит «есть ощущение, что, все куплено и т. д.». Такое ощущение есть, и все же от вас «реально зависит многое». Это означает, что его случай не исключение, что выборы не балаган, что таким путем в Думу могут попадать и честные, и компетентные люди. Уступка «хотя бы наполовину» придает его словам оттенок взвешенности.

Анализ материала показывает, что биография кандидата – живой, развивающийся жанр политической риторики, далеко не все возможности которого исчерпаны.

§ 7. Политический лозунг в политической рекламе

Доводы в политическом лозунге. Логико-синтаксическая структура лозунга. Стихотворные лозунги.

В политической риторике вообще лозунг выполняет функции призыва, побуждения к определенным действиям, а также функции знамени, символа, вокруг которого консолидируются определенные силы. Но в политической рекламе функция лозунга близка к слогану рекламы торговой. Этот лозунг нередко и называют слоганом. Как и в торговой рекламе, в нем преобладают имиджевые компоненты. Меньшую роль играет мотивирующий компонент. Обычно это аргументы к этосу и пафосу:

«Сердце открыто людям»

«Забота о людях – мое дело»

Первый слоган явно рассчитан на сопереживание. Раз сердце открыто людям – значит человек хороший, его надо поддержать. В слабой степени это еще и обещание: с ним будет легко, у него сердце открыто людям. Но, конечно, содержательная сторона этого слогана не многим отличается от известного «Галина Бланка – это любовь с первой ложки». Второй слоган делает акцент на обещании и содержит в себе – что его не красит – ложный позишенинг: я тот, кто специализируется на заботе о людях. Ложным такое позиционирование является по той причине, что под этим девизом подпишется каждый кандидат. Вообще, невозможность антонимического слогана – черта многих политических лозунгов именно в рекламе. Реальные политические лозунги в основном не таковы. Например: «Война до победного конца» или «Ни мира, ни войны».

Реже слоганы содержат логическую аргументацию.

«Порядок в стране – достаток в доме»

Смысл: я наведу порядок в стране, и тогда в доме у вас будет достаток. Правда, это еще не аргумент в пользу кандидата. Постулируемая логическая связка: из порядка в стране следует достаток в доме, но сам порядок в стране в лозунге не из чего не выводится. Но этого, как правило, и не требуется. Такие лозунги-связки, связывающие некоторое исходное политическое положение с процветанием, хороши тем, что обозначают политическую позицию.

Синтаксическая и логическая структура слогана разнообразна. Это может быть девиз, сентенция, призыв. Вот пример слогана-девиза:

«Не народ для Думы, а Дума для народа!»

В основе данного девиза лежит хиазм (антиметабола), что делает его запоминающимся. Правда, ход мысли не слишком оригинален. Более того, оборот «не X для У, а У для X » давно стал штампом: «Не народ для власти, а власть для народа» и т.п. Банальность противопоказана форме девиза, ибо девиз – это позиционирование, во всяком случае хороший девиз – это позиционирование. Полная абсурдность противоположного девиза «Народ для Думы» снижает его ценность. Надо учесть и то, что политические девизы набили оскомину в период советской агитации, когда форма девиза активно использовалась в плакатах. Например: «Народ и партия едины».

Напротив, свежо выглядит слоган-сентенция:

«Скучный политик – богатый народ».

Подтекст такой сентенции: политик должен делать свое дело, а не произносить громкие фразы. Эта мысль тоже достаточно известна, но здесь найдена новая форма. «Скучный» как положительное качество, конечно, привлекает внимание читателей. Подобные сентенции, однако, нехарактерны. Чаще всего в качестве слоганов выступают трехчленные конструкции типа «Свобода, равенство и братство», отражающие ключевые слова предвыборной программы. Например:

«Профессиональность, порядочность и здравый смысл».

Узкое место подобных конструкций – кочевание самих ключевых слов из слогана в слоган. Это особенно относится к слову «порядок» и производных от него, а также к словам «честь», «честность», «достоинство». Ведь подлинная сущность ключевых слов та же, что и у девизов, – позиционирование, обозначение политической программы. В этом смысле сходство таких слоганов производит странное впечатление, ведет к инфлированию, а то и компрометированию самих ключевых слов.

Реже в трехчленных конструкциях заложены причинно-следственные отношения, что сближает их с сентенциями, например:

«Здоровые дети – спокойные матери – сильная Россия».

Здесь присутствуют и сочинительные отношения (и дети, и матери, и Россия – приоритеты политической программы), и подчинительные: если дети здоровы, матери спокойны, а если спокойны матери, сильна Россия. Привлекательная сторона таких конструкций – градация, создающая впечатления каких-то конструктивных поэтапных действий: вырастим здоровых детей, успокоятся матери, укрепится Россия. Конечно, чем убедительнее логические переходы между членами градации, тем убедительнее и сам слоган.

Часто слоганы представляют собой прямые призывы, прежде всего призывы голосовать за данного кандидата или движение. Например:

 

«За объединение государственно-патриотических сил».

Голосуйте за опыт!»

«Выбери своего защитника».

В последних двух случаях мы имеем дело с перифрастическими призывами. Их смысл: «Голосуя за нашего кандидата, вы голосуете за опытного человека», «Выбирая нашего кандидата, вы выбираете собственного защитника». Это довольно распространенный прием. Его преимущество – введение в слоган мотивирующего компонента. Это позволяет также избежать упоминания в слогане имени кандидата. Имя, если оно недостаточно известно, утяжелит слоган и ослабит мотивирующий компонент. В одном отношении такой слоган сближается с газетным заголовком: у него есть интригующая функция. У реципиента возникает вопрос, в каком смысле он мой защитник, в чем его опыт. Поэтому такой слоган плохо смотрится отдельно от текста листовки, если только кандидат не широко известное лицо.

Близки к таким перифрастическим призывам и слоганы-лозунги, например:

 

«Спасти и сохранить наших детей!»

Смысл лозунга не столько в призыве спасать детей, сколько в том, чтобы поддержать кандидата и тем самым спасти детей. Здесь интригующая функция выражена еще сильней. Естественный вопрос: причем тут дети? Это заставляет обратиться к другим материалам.

Встречаются слоганы-обещания, например:

«М – в будущее продуманно, твердо, уверенно!» «Мы вернем старости человеческое достоинство!»

Первый содержит имя кандидата и обещает продуманность, твердость и уверенность. Надо сказать, что продуманность и твердость, очевидно, относятся к власти, а уверенность к избирателям. Это делает сам слоган недостаточно продуманным, несмотря на зримую твердость. Второй слоган – прямое обещание. В нем, на наш взгляд, не совсем уместно употреблена синекдоха «старость» вместо обычного «старики», «старые люди». Обещание становится настолько абстрактным, что переходит из плоскости актуальной политики в совершенно ненужную здесь плоскость нравственной философии.

Особо следует сказать о рифмованных лозунгах и об использовании в лозунгах стихотворных размеров, тем более что эти явления достаточно распространены. Вот примеры:

 

«Голосуй за земляка! Выбирай Гребенюка!» «Богачам не проиграй – Борисенко выбирай!» «Чтобы не рубить с плеча, Голосуй за Кузьмича!»

Безусловно, рифмованная речь хорошо запоминается, кажется более убедительной, но она таит и определенные опасности. Дело в том, что рифма, примененная в рекламных целях, имеет в России определенную традицию. Это традиция ярмарок, балаганов, трактирных вывесок. Это также связь с раешным стихом, а в конечном счете – со скоморошеством. Вот примеры, приводимые в сборнике «Меткое московское слово»:

«Брюки наши хорошие, люди – не хают, собаки – не лают, с них мадамы вздыхают».

«Пальтецо не угодно ли на шелку гагачьем, с шелухой рачьей».

Из каскада подобных присказок состоит известный памятник русской сатирической литературы XVII века «Роспись о приданом». Однако в городской незатейливой рекламе это встречается и сегодня:

 

Если надо прокатиться,

Вам в Миледи обратиться,

Срочно мы представим Вам

Кадиллак от строгих дам...

Это в меру смешно, но по-своему трогательно, по-домашнему незатейливо, а главное, есть соответствующая традиция.

Иное дело – политическая реклама. Политика – дело серьезное, и совершенно не обязательно быть знатоком русской смеховой культуры, чтобы рекламные стишки вызвали шлейф нежелательных автору ассоциаций, ведь традиции этой культуры живы и воспроизводятся в наши дни так же, как и триста лет назад.

Особенно опасна рифма там, где кандидат недостаточно известен и не пользуется достаточным доверием. Ведь рифма «интимизирует» образ кандидата, приближает его к народу, показывает его настолько своим, что можно уже немного и пошутить. Там, где эта интимизация, эта «домашность» не подтверждается народной любовью, рифма выглядит заигрыванием с народом. Если кандидат уже «свой», рифма укрепит его позиции, но завоевывать их с помощью рифмы дело опасное.

Многое зависит и от характера самих стихов.

«Леонтьев знает дело, голосуй за него смело!»

Здесь есть рифма, но не соблюден принятый в русском силлабо-тоническом стихе размер. Такой стих называется раешным и неизбежно отсылает нас к миру народной сатиры, к пушкинской «Сказке о попе и о работнике его балде», к «военным афоризмам» из Козьмы Пруткова. Такого, конечно, лучше не допускать. О том же кандидате и тоже не вполне удачно сказано:

 

«Леонтьев слов на ветер не бросает,

он знает жизнь,

он дело знает!»

Едва ли не худшее впечатление производит в политической листовке белый стих, когда соблюден традиционный для русского стиха стихотворный размер, но нет рифмы. Вот пример такого стиха.

«Игорь Ковпак – человек дела

Он наш земляк;

он из большой семьи.

Все, что волнует нас,

ему небезразлично!»

Вторая, третья, четвертая и пятая строки написаны ямбом, которым обычно изъясняются герои переводных драм. У Ильфа и Петрова этим размером объяснялся со своей женой комический персонаж Васисуалий Лоханкин. Случайное совпадение прозаического фрагмента с тем или иным стихотворным размером обычно воспринимается как недостаток и вызывает улыбку. Иное дело, конечно, ритмизованная проза.

Вообще, стихи деликатное дело, и лучше к ним в политической листовке не обращаться. Вот еще один пример:

«Гартунг – наш герой!

Парень, в стороне не стой,

не будь равнодушен,

твой голос нужен!»

Четверостишие начинается как раешный стих (ср.: «Пошел поп по базару посмотреть кой-какого товару»), а затем используется достаточно изысканная рифма «равнодушен – нужен».

Думается, что неудачные стихи и вообще неудачи в слоганах имеют своим источником отсутствие диалогизма. Автор «вбрасывает», как теперь любят говорить, свои слова в общественный дискурс, совершенно не интересуясь контекстом, традициями, возможными оппонентами. В его модель входят лишь определенные политические ожидания электората. Ни о чем больше не заботясь, он строит свой слоган, ориентируясь на подтверждение этих ожиданий. Но жизнь устроена сложнее.

§ 8. Анализ политического манифеста

Если листовка, биография, слоган и политическое имя представляют собой достаточно специфические жанры предвыборных кампаний, то развернутое политическое выступление в этом смысле неспецифично, хотя и интересно как элемент таких кампаний. Не будем предпосылать анализу развернутого выступления теоретических рассуждений (которые мало уместны именно в связи с упомянутой неспецифичностью), а перейдем непосредственно к предвыборным материалам.

Проанализируем для этого конкретный документ – «Манифест – обращение Российского движения политического центризма к гражданам страны» («Политический центризм – России (как выйти из кризиса)», М., 1999).

Манифест представляет собой четырнадцатистраничную брошюру, разбитую на следующие разделы:

Что происходит в стране.

Молчать и бездействовать уже нельзя.

Крайних левых и правых – в прошлое, в будущее – с политическим центризмом.

Заниматься делом!

Своей Программой мы ставим задачу нового курса реформ!

Поворот через выборы!

Кто с нами?

Наши лозунги

В этих восьми разделах разворачивается уже знакомый нам сюжет: сложная ситуация, облегченная ситуация, мотивирующий компонент. В роли слоганов выступают лозунги.

Сложная ситуация в чистом виде представлена в первом разделе. Главная мысль этого раздела выделена в трех внутритекстовых врезках (о врезке как о способе выдвижения см. выше). Первая:

«Недостаток профессионализма в управлении страной привел к серьезным диспропорциям и разрушительным результатам в экономике. Зато избыток коррупции и корыстности, подобострастия перед зарубежными советчиками, дефицит патриотизма, иностранщина в управлении страной проникли на самые верхние этажи».

Вторая:

«Можно уверенно говорить, что оздоровления в стране до сих не происходит».

И третья:

«Ситуация займа так далеко, что вопрос о сохранении России как государства, вопрос о нашей способности сохранить и защитить Отечество становится реальным и основным».

Надо сказать, и с риторической точки зрения это вряд ли выигрышно, что в приведенных врезках еще не заложена идея об актуальности именно центристских позиций. Констатируется недостаток профессионализма, наличие коррупции и «дефицит патриотизма», затем градация ослабляется и говорится, что нам далеко до оздоровления, а затем – естественное завершение всякой сложной ситуации – утверждение о том, что дальше так жить невозможно.

Весь первый раздел – попытка эмоционально консолидироваться с читателем, для чего авторы программы перечисляют болезненные для него темы, но без продуманной проспекции. Правильнее было бы поступить прямо противоположным образом: вначале указать только на то, что вытекает из отсутствия политического центризма, а на другие вопросы, естественно возникающие у читателя, давать ответы уже в облегченной ситуации. Например, не упоминать о коррупции (читатель и так помнит о ней), а в каком-то месте текста, когда читатель будет готов сказать: все это хорошо, но что вы сделаете с коррупцией? – дать свой ответ на этот вопрос. Однако типичной для современного состояния политической риторики является именно тенденция с самого начала как можно полнее перечислить общественные язвы, что называется «через запятую», так что этот повторяющийся перечень в конце концов теряет эмоциональное содержание и способен вызвать у читателя только мрачное раздражение.

Во втором разделе авторы манифеста делают риторический ход, о котором уже говорилось выше:

«Мы принципиально не входим в хор кликуш и безответственных хулиганов, которые, ругая и критикуя действительность, сами предложить ничего не могут. В отличие от них, за нашим критическим взглядом на действительность следует конструктивный и деловой набор предложений, что и как сделать, чтобы отвести от России беду, чтобы улучшить жизнь большинства в нашей стране».

Понять эту оговорку можно, хотя читатель уже давно сыт критикой. К тому же оборот «принципиально не входим в хор кликуш и хулиганов» делает весь пассаж смешным. Выходит, что «хор кликуш и хулиганов» не эмоциональная оценка каких-то деятелей, а вполне реальный хор, в который можно входить или не входить по тем или иным соображениям, авторы, например, не входят в него по соображениям принципиальным. Вообще же подобные рассуждения напоминают распространенный в советское, да и постсоветское время случай, когда оратор заявлял: «Хватит говорить, пора дело делать», при этом продолжая говорить. Естественная реакция: «Ну и делай дело! Ну и давай нам конструктивные предложения, а не обвиняй других, что они их не дают, не божись, что ты их дашь. Выкладывай, что у тебя за душой!» Воистину странно, что такая очевидная читательская реакция не приходит в голову людям, собирающимся кого-то убеждать!

Врезка второго раздела показывает нам, что мы еще не выбрались из описания сложной ситуации:

«Почему, уважая право каждого на выбор, на собственную позицию, мы не видим в России партий и движении, организаций, способных решить поставленную задачу?»

В третьем разделе наконец появляется рецепт – переход к облегченной ситуации. Правда, и здесь отдается дань сложной ситуации: показывается, в чем недостаток левых и правых, то есть делается то, с чего, на наш взгляд, следовало бы начать манифест. Врезки этого раздела:

«Необходимы новая политическая организация, новые лица, лидеры идеи, новая надежда».

«Политический центризм – вот та философия, которая нужна сегодня в России. Правым и левым больше предложить нечего!»

«Мы особо подчеркиваем идею политической ответственности и порядочности».

«Мы не хотим противостоять и воевать, мы хотим объединять и созидать. Мы готовы к союзу со всеми, кому близки наши цели и методы, подходы и действия»

Начиная с третьей врезки, в облегченную ситуацию включается мотивирующий компонент. Главный упор здесь сделан на этическую аргументацию. Особенно сильной в этом отношении представляется четвертая врезка. Что касается третьей, то здесь авторы вынуждены были иметь дело с инфлировшими словами, а, кроме того, в соответствующей части текста они совершили ложный, на наш взгляд, ход:

«Мы знаем многих лидеров, руководителей и движения, которые в избирательных компаниях обещали и обещаны, но, добравшись до поста, о своих обещаниях забыли».

Снова: все, как правило, обманывают, но мы исключение.

Следующая часть, озаглавленная «Заниматься делом!», содержит собственно манифест политического центризма, однако врезки этой части скорее размывают ее содержание, чем актуализируют. Вот они:

«Мы знаем, что делать, у нас есть конкретная программа действии»

«Высшие руководители СССР, России должны нести моральную, политическую и правовую ответственность. Ответственность за государственную измену, за геноцид собственного народа, за предательство и корысть должна наступить для тех, чья вина доказана. Мы задаем вопросы Горбачеву, Ельцину, Гайдару, Немцову, Черномырдину, Кириенко, Чубайсу, Лебедю, Зюганову по конкретным «судьбоносным»» решениям в России, породившим или усугубившим ее тяжелейшие проблемы».

«Нужно уважать интересы и достоинства всех»

Отвлекаясь от стилистической грамотности (об этом ниже), обратим внимание на вторую врезку. Создается впечатление, что, она включена в текст, чтобы пощекотать нервы читателя, потому что никакого отношения к сформулированным «базовым принципам» централизма она не имеет.

Следующая часть целиком посвящена мотивирующему компоненту. В ней сформулированы «10 мер нового курса в экономике». На взгляд рядового читателя, меры эти представляют собой пеструю смесь более или менее конкретных и совершенно абстрактных предложений, вроде «восстановить деньги в экономике страны». Врезки этого раздела:

«Мы готовы реализовать новый курс реформ, технологическая карта решений и действий по его претворению в жизнь у нас есть!»

«В решениях и действиях Российское движение политического центризма берет все позитивное, созидательное и прогрессивное из всех периодов прошлого, не страдая при этом идеологической зашоренностью».

«Мы готовы ответить и на вопрос и об общественно политическом строе, который предлагаем народу и стране. Он соединит все лучшее, что дали человечеству в своем историческом соревновании различные политические и социально-экономические уклады. Все, что дали человечеству общества и социалистического и капиталистического путей развития»

Все это пафосные обещания, которым, конечно, не место в части, посвященной мотивирующему компоненту, в части которая должна объяснять, а почему, собственно, этим обещаниям надо верить. В этом смысле особенно неудачной представляется последняя врезка. Ее суть: во всем есть что-то хорошее, так вот это как раз мы! При мало-мальски критическом взгляде на текст приведенная врезка звучит просто смешно.

В следующем пункте обосновывается решение самостоятельно участвовать в выборах в Думу. Здесь в наиболее конкретном виде произведен позишенинг, говорится об экономических приоритетах. Врезка этой части:

«Именно в промышленности рождается новое благо, создаются новые рабочие места, возникает зарплата людям и отчисления на пенсии. Отсюда налоги идут в бюджеты всех уровней и обеспечивают их расходную часть, обеспечивают социальную сферу, Вооруженные силы и флот, правоохрану, государственность, гуманитарные расходы на пожилых и молодежь, культуру и здоровье, науку и образование!»

В предпоследней части «Кто с нами?» говорится о политической и социальной базе движения. Врезки:

«Наше движение как политическая организация системной центристской позиции открыта к союзу, сотрудничеству, к формированию избирательного блока».

«Движенье проводит в сентябре 1999 года объединительный блоковый предвыборный съезд. На нем будут объявлены списки кандидатов, руководителей блока, оформлен сам предвыборный блок».

Завершается все лозунгами-слоганами. Находкой авторов является характеристика каждого лозунга:

«Наш лозунг – убеждение: «Правда дороже денег!»

«Наш лозунг – платформа: «Патриотизм – свобода – труд!»

«Наш лозунг – наставление отцов и дедов: «Истина всегда посередине!»

«Наш лозунг – долг: «Сохраним Россию для будущих поколений!»

«Наш лозунг – план действий: «Новый курс – восстановление разрушенного – движение вперед!»

«Наш лозунг – намерение: «Мы идем во власть заниматься делом!»

«Наш лозунг – мотив: «Не за славой гонимся, важны результаты!»

«Наш парламентский лозунг – «Законы пишем для народа и всенародно!»

«Наш лозунг – призыв: «Не верь словам, верь делам!»

«Наш лозунг – избирателю: «Голосуй не за нас, голосуй за себя!»

«Наш лозунг – стране: «Россия, проснись, обрети достоинство!»

«Наш лозунг – улыбка: «Самый лучший в мире «изм» – политический центризм!»

Несмотря на авторскую классификацию лозунгов, без которой такое их скопление было бы наверняка оставлено без читательского внимания, в целом весь блок не оставляет яркого впечатления. Во-первых, за лозунгами не просматривается никакого реального позиционирования, во-вторых, сама идея объединить сентенции, близкие к пословицам, и собственно политические девизы вряд ли выигрышна. «Правда дороже денег», «Истина всегда посредине», «Не верь словам, верь делам» – все это мало походит на политические лозунги. Рядом с этим почти паремиологическим материалом странно смотрятся обещания: «Мы идем во власть заниматься делом!» (Зачем здесь восклицательный знак? В чем здесь лозунговость?), «Не за славой гонимся, важны результаты!», «Законы пишем для народа и всенародно!» Разумеется, гораздо лучше было бы разбросать лозунги по тексту, выделив их графически.

Суммируя приведенные рассуждения, можно сказать, что основной риторический недостаток рассматриваемого манифеста – рыхлая композиция, неправильное использование врезок, повторение кочующих по политическим текстам утверждений о демагогии и бесчестности других при наличии конкретных (верьте слову!) предложений и честных (снова: верьте!) намерений авторов текста. Этот недостаток довольно типичен и вытекает из «пиаровского», а не риторического взгляда на читателя. Согласно этому взгляду, у читателя есть определенные ожидания и автор должен «отметиться», продемонстрировав, что он эти ожидания разделяет. При этом игнорируется человеческая цельность читателя, который мыслится авторами как кукла с несколькими нитками, за которые ее можно дергать, и целостность самой проблемы, которая вовсе не всегда и не во всем обязана быть изоморфной читательским ожиданиям. В обычной жизни, встретив девушку, мужчина не говорит ей: «Ты а) хочешь выйти замуж, б) встретить надежного и верного друга, в) найти человека, похожего на картинку, которая висит над твоей кроватью и т.п., и все это тебе обеспечу я». Реальная жизнь, интересней, драматичней, люди всегда открывают друг в друге что-то новое для себя. Риторическая концепция убеждения вырастает из реальной жизни, концепция «подтверди ожидания» вырастает из схематичного представления о жизни. Живой человек очень быстро понимает, в какую игру с ним играют. Уже сам факт того, что ему предлагают в точности то, что он ждет, у всякого нормального чело века вызывает настороженность. Вообразите диалог: «Мне снилась красивая девушка» – «Это моя сестра, женитесь на ней!»

В отношении языка и стиля приведенный манифест тоже достаточно типичен. Его язык не выдерживает никакой критики. Вот, например, первые предложения текста:

«За последние годы изменилось многое. Появились свободы, возможность избирать, товары на полках, цена земле, хлебу, исчезли дефициты и очереди. Но на этом перечень успехов реформ завершается. Да и они носят условный характер, поскольку большая часть народа, обнищав, потеряла к ним доступ».

Ряд однородных членов во втором предложении представляет собой зевгматическое построение вроде «шел дождь и два студента». Свободы, возможность избирать, товары, цена земле, хлебу – таков ряд однородных членов, зависимых от слова «появились»! Другой ряд: исчезли дефициты и очереди. Кстати, слова «свобода» и «дефицит» употребляются во множественном числе только в особых случаях, употребление их во множественном числе без зависимых слов лежит за пределами норм русского языка. Впрочем, эти свойства обусловлены тем, что оба существительных относятся к разряду абстрактных. В тексте же они очень легко сопрягаются с конкретными: сказать «исчезли дефициты и очереди» все равно, что сказать «пропали любви и подарки». «Возможность избирать» требует, конечно, продолжения: избирать кого, что. Без продолжения это выглядит, как знаменитое «Книга не представляет». Последнее предложение вовсе непонятно. Кто «они»? Успехи носят условный характер, и народ потерял доступ к успехам? Реформы носят условный характер, и народ потерял доступ к реформам? Или успехи носят условный характер, а народ потерял доступ к реформам. Неизвестно, но грамотных русских предложений ни в каком случае из этого набора не складывается.

Множество ошибок можно найти и в процитированных врезках и в заголовках разделов. Что значит «Крайних левых и правых – в прошлое, в будущее – с политическим центризмом!»? В норме в таких эллиптических конструкциях подразумевается одно и то же сказуемое. Но здесь общее сказуемое никак не подбирается, и всякий нормальный носитель русского языка споткнется об это предложение. Даже название всего текста «Политический центризм – России» небезупречно. Почему нельзя было пойти по проторенному русским языком пути и сказать: «России – политический центризм»? Какой смысл в инверсии? Ведь в инвертированном виде возникает нежелательная омонимия: «Политический центризм (чего?) России», вместо желательного: «Политический центризм (чему?) – России». Всего бы этого не было, если бы названием послужил обычный девиз «России (что?) – политический центризм».

§ 9. Анализ открытых писем

Подобно тому, как мы анализировали конкретный политический манифест, проанализируем два конкретных письма, имеющих диаметрально противоположную направленность. Однако в данном случае предпошлем нашему анализу общее рассуждение.

Речь пойдет о том, что и политическая листовка, и развернутое политическое обращение кандидата включает в себя наряду с обещанием и самооправдание. Оправдывая себя, кандидат отвечает на вопрос: «Зачем я иду во власть?» Очевидно, в нашей культуре существует некая презумпция виновности человека, идущего во власть. Недаром даже в Смутное время кандидатам на престол положено было сначала отказываться. В русской культуре вообще положено отказываться от властных обязанностей, по крайней мере, дважды и только на третий раз соглашаться как бы под давлением окружающих. Поэтому самореклама для нас нова и рискованна. Отсюда и оправдание.

Однако неумелое оправдание, превращенное именно в саморекламу и существующее в полном отрыве от реальных обвинений или угроз таких обвинений, сослужит, конечно, говорящему плохую службу. В свою очередь обвинения, пресловутые «потоки грязи» существуют словно на другой планете и не взаимодействуют с оправданием. Продемонстрируем, как это выглядит на конкретном примере.

Вот часть политической листовки, которая так и называется «Почему и зачем я иду в Государственную Думу?»:

«Отец с матерью, тандинские крестьяне, научили меня, что жизнь держится на трех опорах – это уважение труда и труженика, почитание родителей, забота о детях.

Отсюда и нравственность, и порядок и благополучие.

Спросим себя: кто, если не мы сами, постоит за наше Отечество?

Я ответил для себя на этот вопрос. И поэтому, поддержанный мэрами наукоградов России, главами городов нашего округа, трудовыми коллективами и общественными организациями, взяв на себя ответственность за исполнение их наказов, избираюсь в Государственную Думу.

Зачем?

1. Гос. Дума нужна: именно она принимает законы, по которым живет общество. Сегодня Дума занята только собой. Выход один – вытеснить оттуда демагогов и воров, доверить власть профессионалам, уже имеющим результаты, одобренные людьми.

... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... »

Дальше следуют еще два пункта. Один кончается призывом: «Хватит грабить наши города!» Другой: «На этот раз уральцам нужен в Думе единый мощный голос!» Затем следует еще один патетический абзац. Всей листовке предпослан эпиграф из Шукшина, начинающийся словами «Нравственность есть Правда».

Отвлечемся от тех стилистических недостатков текста, которые мы уже отмечали в связи с другими текстами (смесь пафоса с канцеляритом, нарушение грамматических норм: «уважение труда» и др.), и констатируем, что в этой листовке депутат публично объясняет мотивы своего решения баллотироваться в Думу: он, человек крестьянской морали, взял на себя ответственность постоять за Отечество в Думе, где сегодня не все ладно: должен же кто-то вытеснить воров и демагогов!

Но вот другая листовка, касающаяся этого же депутата. Ее заголовок:

«В Государственную Думу за депутатской неприкосновенностью?»

Слоган в конце листовки:

«Такой мэр должен сидеть в тюрьме, а не в Думе»

(кандидат в депутаты занимал во время кампании должность мэра). В листовке тоже ставится вопрос, почему кандидат идет во власть, но дается уже совершенно другой ответ:

«Почему?

Данные проверки Контрольно-Ревизионного Управления Минфина....

Вот только некоторые факты хищений, злоупотребления служебным положением и нерационального использования бюджетных средств:

перерасход на оплату труда администрации 62,5 млн. рублей;

. ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...

36 млн. рублей заплачено за автомашину; автомашина отсутствует.

И это далеко не все!»

Под слоганом подписано:

«Продолжение следует».

Продолжением послужило открытое письмо жителей города Зареченска (около тысячи подписей), озаглавленное

«В Государственную Думу метит проворовавшийся мэр!!!»

 

Заканчивается письмо призывом:

«Мы призываем всех жителей Каменск-Уральского округа дать достойный отпор мэру-вору такому-то!»

А вот на оборотной стороне листовки самого кандидата приводятся краткие характеристики того же мэра, данные, в частности, благодарными жителями того же города Зареченска. Над этими характеристиками слова: «Живет такой парень». Среди рассказов и такой, который, на непредвзятый взгляд, представляется несколько гротескным:

«Как-то зимой в Заречном [кандидат} со своим комсомольским оперативным отрядом устроил нам, местным хулиганам, натуральное ледовое побоище. Отделали по первое число, связали.

А через несколько лет я его встретил, говорю: спасибо [такой-то, по отчеству] маю ты еще нас воспитывал. Теперь у меня все в порядке – семья, дети, работа. А ведь могло быть по-другому».

Конечно, обвинительные и оправдательные речи всегда дают разные интерпретации одним и тем же фактам, а также приводят разные факты, но ведь не могут же они существовать в абсолютно разном пространстве? Должны же они как-то учитывать друг друга? Каждая сторона вольна приводить свои факты. Факты – это доводы в аргументации. Но должно же быть какое-то общее фактическое ядро? Здесь таким ядром являются только имя, отчество, фамилия и занимаемая должность. То, что стороны не слушают друг друга, делает риторику избыточной, превращает ее в ненужный ритуал, если не в фарс. Не оттого ли и стилистическая небрежность и гиперболизированные хвалы и хулы? Не оттого ли весь спектр политического красноречия предвыборных кампаний сводится к неловким панегирикам и столь же неловким филиппикам? В результате «мастера» такой риторики «совершенствуются» в словесной безответственности: кто больше зачерпнет розовой или черной краски.

Проанализируем теперь еще два реальных документа: открытое письмо-обращение действующего губернатора В. А. С. и открытое же письмо кандидата на пост губернатора В. В. С. той же области. Приведем оба документа полностью.

МЫ ВМЕСТЕ ПОДНЯЛИ ОБЛАСТЬ С КОЛЕН!

(Обращение В. А. С. к избирателям области)

Дорогие земляки!

На 8 апреля назначены выборы губернатора Тульской области. В этот день всем нам предстоит сделать нелегкий выбор, который во многом определит характер региональной власти, пути развития области на ближайшие четыре года, а в конечном итоге - будущее наших детей и внуков. Каким будет этот выбор, решать вам. Но знаю твердо: народ не может ошибиться.

Не жаждой власти, не карьерными устремлениями, не пустым тщеславием и честолюбивыми устремлениями обусловлено мое решение баллотироваться на должность губернатора на второй срок. Моя жизнь сложилась, и с высоты своих лет и в нелегких трудах приобретенного опыта я ощущаю это не просто своей обязанностью, а, если хотите, долгом.

Я должен помочь тем людям, которым по разным причинам не смог или просто не успел помочь за прошедшие четыре года. Это и наши ветераны, чей ратный подвиг и самоотверженный труд в последние годы были бессовестно забыты властью. Это и медики, работники образования, сотрудники правоохранительных органов – люди, делающие большое дело государственной важности и не получающие за него ни всеобщего уважения, ни достойного вознаграждения. Это и рабочие, специалисты промышленных предприятий, многие из которых не находят должного применения своим талантам и усердию и потому не в состоянии достойно содержать свои семьи. И, конечно, это наши крестьяне, исстари считавшиеся на Руси кормильцами, а сегодня по сути обреченные на вымирание из-за того, что не по своей вине оказались в самой настоящей долговой яме.

Я, не сомневаясь, отказался бы от предвыборной борьбы, если бы был уверен, что появился достойный кандидат, способный решить все проблемы области, помочь людям сделать жизнь благополучной и безопасной.

Но, к сожалению, в последнее время в нашей стране кандидатов на высокие должности зачастую выбирают не по их уму, чести, достоинству, жизненному и профессиональному опыту а по толщине принадлежащего им кошелька, содержимое которого нередко бывает весьма сомнительного происхождения.

Я не раз говорил, что считаю непомерные траты на выборы пустыми и бесполезными. Предпочитаю агитировать добрыми делами. Реальной работой и ее конкретными результатами.

Поэтому сегодня хотел бы обратиться ко всем, кто, так или иначе, причастен к предвыборной кампании – журналистам, партийным и общественным деятелям и, в первую очередь, к своим соперникам. Если у вас в предвыборный период появится реальная возможность помочь области, ее жителям, и вы эту возможность успешно реализуете; если вы сумеете раскрыть какое-то вопиющее нарушение законности и способствовать его устранению, – честь вам и хвала. Но если весь предвыборный "пар" уйдет в агитационно-пропагандистский свисток, поверьте, будет по-человечески обидно. Понимаю, что главной мишенью предвыборной критики будет действующий губернатор. Не каждый сможет удержаться от искушения – очернить все сделанное чужими руками. При этом упорно не замечая многого хорошего и нужного людям, зато смакуя упущения, недоработки и ошибки нынешней администрации. Да, были и упущения, и недоработки, и ошибки. Но кто из потенциальных критиков нес на своих плечах груз, подобный губернаторскому? Кто вообще в своей жизни обошелся без ошибок и упущении? Думаю, среди действующих руководителей любого ранга и уровня таких людей нет и быть не может. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

Поэтому сегодня я обращаюсь ко всем участникам губернаторской кампании: агитируйте, доказывайте преимущества своей политической и экономической программы, пропагандируйте свои методы руководства, предлагайте новые возможности и пути развития области. Помогайте людям. Дайте им возможность увидеть свет в конце тоннеля. Но не прибегайте к грязным методам ведения предвыборной борьбы. Откажитесь от клеветы и войны компроматов.

Надеюсь на то, что жесткая конкуренция и навязываемые нынче "специалистами" черных пиаровских технологий изощренные методы ведения предвыборных кампаний не заставят вас поступиться собственными честью и достоинством. А честь и достоинство плохо уживаются с неуважением к соперникам.

Желаю всем тех результатов предстоящих выборов, которых вы будете достойны.

Всего вам доброго!

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО С. В. А

ОТ КАНДИДАТА В ГУБЕРНАТОРЫ

ТУЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ С. В. В.

Как руководитель крупного промышленного предприятия, депутат областной Думы и патриот Тульского края я предлагал Вам, В. А., конкретные шаги по изменению ситуации в экономике области, развитию промышленности и социальной сферы. Все попытки добиться от Вас принятия ответственных решений оказались тщетными.

Экономика области находится в кризисном состоянии.

На предприятиях не обновляются оборудование и технологии, в аварийном состоянии коммунальное хозяйство, село влачит жалкое существование. Треть населения имеет доходы ниже прожиточного минимума. За год стоимость минимального набора продуктов питания в Тульской области выросла на 11 процентов. Такого позора больше нет нигде в России, и во многом это объясняется тем, что Вы не понимаете современных законов экономики.

Мне, как производственнику и экономисту, ясно – надо менять экономическую политику. Бесконечные кредиты, которые Вы берете у коммерческих банков, обернутся трагедией для жителей области. Расплачиваться по Вашим долгам будут наши дети. Необходимо по-настоящему заняться хозяйством. Только сильная промышленность станет надежным источником улучшения жизни людей, как в городе, так и на селе.

Четыре года экспериментов на нашей земле обескровили экономику. То, что не удалось сделать людям, развалившим Союз, довершили Вы, тот, кто выдает себя за народного заступника. На Вашей совести – кукурузный, нефтяной, спиртовой проекты. Растрачены средства, которые нужно было направить на доплаты к пенсиям и зарплаты бюджетникам. Каждый ощутил это на себе.

Пока Вы занимаете пост губернатора, никто не рискнет вкладывать деньги в местную экономику. Ваша политика стала тормозом для развития всей области. Вы этого не понимаете, ваше окружение Вам этого никогда не скажет. Пожалейте людей, В. А., не мешайте движению вперед.

Ваш уход с поста губернатора – это единственная возможность навести порядок в области.

Вместо слов пора начать реально заботиться о людях. Всем нужна работа, хорошая зарплата, социальные гарантии, а не Ваши обещания.

В основе народного богатства лежит труд людей. Его надо организовать. У Вас это не получается. Весь предыдущий опыт Вашего правления это наглядно продемонстрировал.

Вы, В. А., многое обещали, но ничего не выполнили. У нас не появилось жилищного кредитования, не уменьшились преступность и наркомания, не сократился штат чиновников.

Мы надеялись, что в случае Вашего избрания улучшится жизнь, но мы обманулись. Пенсионеры, инвалиды, бюджетники, малообеспеченные граждане становятся объектом Вашего внимания только в период выборов.

Ответственно заявляю – для того, чтобы поставить на ноги экономику Тульской области, сегодня необходимо не менее 30 миллиардов рублей. На посту губернатора должен быть человек, способный привести деньги в регион.

Понимаю, что Вы устали. Устарели Ваши знания, у Вас нет команды. Вы не способны управлять областью. Новое время требует новых руководителей: знающих, опытных, энергичных, готовых работать для людей.

Из всех видов аргументации автор первого письма выбрал одну – доводы к этосу, а именно доводы к отвержению. Он призывает голосовать за себя, играя на том, что отрицается, отвергается избирателями как этически неприемлемое: «жажда власти», «карьерные устремления», «пустое тщеславие»», «честолюбивые устремления», выбор кандидатов на высокие должности «не по их уму, чести, достоинству, жизненному и профессиональному опыту, а по толщине принадлежащего им кошелька, содержимое которого нередко бывает весьма сомнительного происхождения». Не забывает он и откреститься от черных пиаровских технологий.

Этосной аргументацией продиктован патетический тон, создающий впечатление, что речь идет не об области, а, по крайней мере, о стране и не о выборах, а, по крайней мере, об освободительной войне: «Мы вместе подняли область с колен!», «нелегкий выбор» (об очередных выборах губернатора). Все это, конечно, создает впечатление выспренности, а в сочетании с неизбежным канцеляритом порождает смешение стиля.

Активно используя этосную аргументацию, автор ставит себя в положение правдолюбца, несоразмерное с образом представи теля действующей власти. Выше уже отмечалась, насколько фигура правдолюбца проработана в нашей культуре, какими авторитетами освящена, каких жертв требует от того, кто претендует на это звание. Заигрывать с этой неподъемной для большинства обычных людей ролью довольно рискованно и уж совсем невыигрышно для действующего губернатора, «не корысти ради», а исключительно из человеколюбия идущего на второй срок. В конечном счете, это подрывает достоинство самого говорящего, заставляет подозревать его в том, в чем он, быть может, не виноват. Для предвыборных материалов вообще довольно типична ситуация, когда автор, не умея позиционировать себя, насилуя казенные штампы, пытается подольститься к народу на почве нелюбви ко всякого рода безобразиям. В разбираемом документе особенно слаб абзац «Я должен помочь тем людям...» Люди эти (здесь должна быть аргументация к пафосу) вспоминаются по административно-учетному признаку с привлечением наиболее одиозных, навязших в зубах, заведомо фальшивых штампов: «ветераны, чей ратный подвиг и самоотверженный труд в последние годы были бессовестно забыты властью» (хочется спросить, а вы разве не из власти?), «медики, работники образования, сотрудники правоохранительных органов» («сотрудники», «работники» рядом с «ратным подвигом»!), «наши крестьяне, исстари считавшиеся на Руси кормильцами, а сегодня по сути обреченные на вымирание из-за того, что не по своей вине оказались в самой настоящей долговой яме» («исстари», «на Руси», «долговая яма» после «работников» и «сотрудников»). Вообще этот абзац не отличается силой аргументации, потому что остается непонятным, почему губернатор раньше не помог этим людям, почему выбирает именно их? Потому что этого ждут избиратели?

Заканчивается письмо отведением предполагаемых обвинений, правда, сделанном относительно неплохо.

В отношении культуры речи документ также не безупречен.

В первом абзаце неуместен трехкратный повтор слова «выбор». Если повтор – фигура речи, он должен быть оправдан и усилен, если нет, то к слову «выборы» следует подобрать синонимы.

Во втором абзаце то же с «устремлениями». Странно выглядит словосочетание «в трудах опыта». Вместо того, чтобы сказать «дело большой государственной важности», сказано «большое дело государственной важности». Это что – гипаллага (намеренный перенос эпитета) или небрежность? Небрежностей вообще очень много: «...и не получающие за него ни всеобщего уважения, ни достойного вознаграждения» (уважение зарабатывают, а не получают). В этом же абзаце – синтаксическая двусмысленность: «Это и рабочие, специалисты промышленных предприятий, многие из которых не находят должного применения своим талантам...» Предприятия не находят?

Неоправданными выглядят парцелляции (разрывы предложения): «Предпочитаю агитировать добрыми делами. Реальной работой и ее конкретными результатами» (Зачем точка после «делами»?); «Не каждый сможет удержаться от искушения – очернить все, сделанное чужими руками. При этом, упорно не замечая многого хорошего и нужного людям...» (Зачем точка перед «при этом»?) и др.

В предложении «Желаю всем тех результатов предстоящих выборов, которых вы будете достойны» следовало написать «Желаю вам...».

Нельзя начинать новый абзац со слова «поэтому». Это нарушает естественную импликативную связь и свидетельствует о вязком и нечетком мышлении автора.

Кроме всего уже названного, в небольшом тексте три пунктуационные ошибки.

Теперь об открытом письме оппонента.

Здесь аргументация построена на доводах к пафосу (в данном случае – к угрозе) и в незначительной степени к логосу. Смысл: не выбирайте прежнего губернатора – будете плохо жить. К этому прибавляются какие-то путаные логические рассуждения о законах экономики. Позитивных утверждений нет и здесь. Другого вида доводов к пафосу (обещаний) нет. Не совсем понятно, что надо делать, чтобы исправить положение дел в области. И вообще, ни о каком прояснении в умах и сердцах избирателей после прочтения письма говорить не приходится. Выбрав аргументацию к пафосу, автор просто обязан быть более эмоциональным и не путаться в безликих штампах. При установке на аргументацию к пафосу не может быть таких фраз, как «Пенсионеры, инвалиды, бюджетники, малообеспеченные граждане становятся объектом Вашего внимания только в период выборов».

С культурой речи и здесь не все благополучно.

В обращении много стилистических небрежностей: «шаги по изменению ситуации в экономике области, развитию промышленности» (можно «предпринять шаги для достижения изменений...», «сделать шаги для...»). Расплачиваться можно лишь за долги, а не по долгам, по долгам можно платить. Смешение стилей: «На предприятиях не обновляются оборудование и технология, в аварийном состоянии коммунальное хозяйство, село влачит жалкое существование» (Что за выспренности после конкретики?!). «Ваша политика стала тормозом для развития всей области». «Тормозом для»? Неужели губернатор искал механизмы, позволяющие затормозить развитие области?

Имеются и пунктуационные ошибки, в том числе одна грубая.

Все это мелкие небрежности, но зачем они в агитационном письме? Вообще, стиль мог бы быть гораздо более энергичным, если бы автор обратил внимание хотя бы на порядок слов.

Проанализированные здесь недостатки – отсутствие диалогизма, однобокая и неумелая аргументация, несоответствие языка характеру аргументов, смешение стилей – отнюдь не специфичны именно для данных текстов. Напротив, они типичны для предвыборных кампаний и наводят на мысль о причинах более глубоких, чем небрежность. Очевидно, мы имеем дело с уклонением от риторической концепции убеждающей речи в сторону концепции «поддакивания».

Как уже было сказано, владение правильностью речи относится к дориторическому уровню речевой культуры. Однако анализ конкретной политической речи наводит на мысль о том, что читателю этой книги было бы интересно узнать об основном круге проблем, охватывающих понятие «правильность речи», о том, какие дисциплины ее изучают и какова учебно-справочная литература, позволяющая работать над речью в этом направлении. Этому и посвящена настоящая глава.

ГЛАВА 2.

ПРАВИЛЬНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕЧИ

§ 1. Литературный язык

Определение литературного языка. Диалект. Жаргон. Просторечие.

Центральными понятиями этого раздела являются понятия литературного языка и нормы.

Литературный язык – не следует отождествлять его с языком художественной литературы – определяется как «форма исторического существования национального языка, принимаемая его носителями за образцовую; исторически сложившаяся система общеупотребительных языковых элементов, речевых средств, прошедших длительную культурную обработку в текстах (письменных и устных) авторитетных мастеров слова, в устном общении образованных носителей национального языка».

Такое определение дано в энциклопедии «Русский язык». Выделим в нем два момента: во-первых, то, что сами носители считают его образцовым, во-вторых, то, что он сложился как обработанная форма языка. Первое ставит литературный язык в выделенную позицию в отношении нормы. Второе – в выделенную позицию в отношении возможностей передавать сложные смысловые и стилистические нюансы. Именно в этом и состоит обработанность литературного языка.

Приведенное определение вызывает вопрос о других формах национального языка. Итак, что же не входит в литературный язык?

На этот вопрос можно ответить так: диалекты (в широком смысле слова) и просторечие.

Диалект в широком смысле слова – «разновидность языка, являющаяся средством общения коллектива, объединенного территориально или социально, в частности профессионально» .

Территориальные диалекты (или диалекты в узком смысле слова) – это говоры определенных мест. Их носителями выступают, прежде всего, жители деревень. До бурного развития средств массовой информации основным фактором, ведущим к сокращению диалектной базы, была служба в армии, вследствие чего диалектные особенности лучше сохранялись в речи женщин. С развитием средств массовой информации, особенно телевидения, диалектная база существенно сократилась. Это не означает автоматически перехода носителей диалектов к литературной форме языка, но это, безусловно, означает сглаживание диалектных различий.

Более низкий в сравнении с литературным языком рейтинг территориальных диалектов вовсе не означает, что они не могут быть использованы в художественных или риторических целях. Художественная литература широко использует диалектизмы (диалектные слова или диалектные формы, диалектное произношение) для создания местного колорита и для речевой характеристики персонажей. Оратор же может использовать местные диалектные особенности для демонстрации «местного патриотизма», в отдельных случаях для того, чтобы его лучше поняли. Следует, однако, помнить, что сами носители диалектов не воспринимают свою речь как образцовую, считают ее «простой», «деревенской». И все же надо иметь в виду рассуждение: «Раз говорит по-нашему, значит, свой».

Социальные диалекты иначе называются жаргонами (в последнее время также сленгом). Это могут быть и диалекты профессиональных групп (горняков, моряков), и молодежный жаргон, а также воровской жаргон, развившийся из особого тайного языка.

Жаргоны тоже активно используются в художественных и риторических целях. В художественной литературе жаргон – это средство создания социального колорита и способ дать социальную характеристику персонажа через его речь. В риторике жаргон – это и способ сближения с аудиторией, и способ создания комического эффекта, в частности, в целях снижения образа оппонента.

В последнее время воровской язык и молодежный жаргон широко проникли в публицистику. Многие слова этих жаргонов стремительно утрачивают свою диалектную окраску и находятся на стадии перехода в литературный язык. Таковы слова «беспредел», «разборка», «наезжать» и некоторые другие. Для оратора главное – чувствовать степень литературности слова. Чувствуя эту степень, он может решить стоит или не стоить включать в речь те или иные жаргонизмы. Конечно, это решение может быть ошибочным: он может пересолить, перенасытить свою речь словами нелитературного языка, может, напротив, говорить слишком пресно. Но одно дело – ошибочно оценить ситуацию, а другое – не знать норм литературного языка самому, не чувствовать, где кончается литературный язык, а где начинается жаргон или территориальный диалект.

В отличие от жаргона просторечие не связано с определенным местом или социальной группой.

Его определяют как «социально обусловленную разновидность национального русского языка, в которой реализуются средства, находящиеся за пределами литературной нормы» (А.Ф. Журавлев, с. 390).

Как видим, в определении не уточняется, что это за разновидность, а говорится лишь о ее социальной обусловленности.

Просторечие объединяет в себя всевозможные отклонения от литературной формы речи, вызванные недостаточностью языковой культуры. В прошлом просторечие подпитывалось носителями территориальных диалектов, которые, переселившись в город, утрачивали связь с родным диалектом, но недостаточно овладевали и нормами литературного языка. Такие люди легко могли перенять черты других диалектов. В настоящее время просторечие формируется в основном за счет «обломков» разных жаргонов. Сегодня в нем отчетливо выделяется пласт старых средств, которыми пользуются в основном пожилые люди, таких, как «туды», «хочут», «бежат», и новых элементов, таких, как «верняк», «втихаря», «кидалово», которыми широко пользуется молодежь.

К просторечию относят также грубую лексику, остающуюся за пределами литературного языка из-за табуированности или нежелательности. В литературном языке таким словам соответствуют эвфемизмы, то есть их смягченные синонимы. В последнее время эта лексика стала часто звучать в публичном пространстве. Ее можно встретить в письменных формах речи. Конечно, употребление такой лексики – яркая речевая характеристика говорящего, характеристика, в громадном большинстве случаев складывающаяся не в его пользу.

Говоря о словах, приведенных в словарях с пометкой «грубое» или «грубо-просторечное», не надо забывать, что реальная грубость просторечия не сводится только к этим бранным словам, а тем более к словам нецензурным, отсутствующим в обычных словарях. Грубость просторечия заключается в том, что оно не способно адекватно передавать нюансы смыслов. В языке всегда существует много вариантов для высказывания одной и той же мысли. В литературном языке в силу его обработанности за каждым вариантом стоит оттенок смысла или тонкий стилевой нюанс. «Выпить чай» и «выпить чаю» – разные вещи, и эта их разность зафиксирована в языке и подтверждена многочисленными примерами из художественной литературы. А вот просторечные слова «похрявать» и «потрамзать» различаются в значении только ситуативно, интонационно. Это различие нигде не зафиксировано, и у говорящего не может быть уверенности, что слушатель поймет его именно так, как он хотел.

Грубость нелитературных форм языка, их низкая различающая способность – вот естественное препятствие для проникновение этих форм в риторику. Желание быть демократичным, говорить на одном языке с аудиторией – вот основные стимулы для включения этих форм в риторическую практику. Дополнительный мотив для введения таких форм в речь – создание комического эффекта.

Из всего сказанного здесь следует один вывод: для того, чтобы правильно пользоваться различиями литературных и нелитературных форм, надо хорошо чувствовать, где эти различия проходят.

§ 2. Норма литературного языка

Норма. Варианты. Источники нормы

Принятое в литературном языке употребление языковых средств называется нормой литературного языка.

Наличие нормы предполагает выбор из какого-то числа вариантов. Языковая система, следовательно, шире нормы. Ничто не мешает говорящему по-русски произнести слово «килóметр» с ударением на «о» по аналогии со словами «спидометр», «барометр» (которые, однако, обозначают не единицу измерения, а прибор). Многие люди так и произносят это слово. Теоретически возможно и ударение на первом слоге, хотя в узусе (реальном употреблении) такое ударение не встречается. А вот вариант с ударением на последнем слоге является нормой. Еще ясней зазор между языковой системой и нормой проявляется в грамматике. Система языка позволяет образовать от слова «курица» родительный падеж множественного числа «курей» (по аналогии с «голубей») и даже «куров» (по аналогии с «буров» от «бур»), но нормой является только форма «кур». За пределами системы русского языка как такового находятся варианты, опирающиеся на нерусские показатели числа, например, английское «-с» как показатель множественного числа. Невозможно «курс» вместо «кур».

Таким образом, есть система, за пределы которой человек, говорящий на русском языке как на родном, никогда не выходит. Но система внутри себя оставляет возможность выбора из двух-трех (иногда и больше) вариантов. Литературный язык отличается от нелитературного тем, что он либо закрепляет один из вариантов как норму, а другие отвергает («кур» можно, а «курей» нельзя), либо закрепляет за каждым из вариантов разный смысл или стилистический оттенок. Можно «выпить все молоко», но можно «выпить немного молока» (выбор между падежами обусловлен смысловым различием), но нельзя «выпить молоку». Это уже за пределами нормы.

В некоторых случаях, когда происходит изменение, обновление нормы, в пределах литературного языка остаются два варианта. Например, в слове «творог» можно сделать ударение и на первом, и на втором слоге. Однако равнозначные варианты обычно не удерживаются в литературном языке, один вариант остается нейтральным, а другой приобретает какой-либо стилевой оттенок, например, оттенок архаичности. Например, «учителя» нейтрально, а «учители» архаично.

Термином «норма» обозначают и сам правильный вариант, и совокупность правил, определяющих выбор варианта. Норма современного русского литературного языка кодифицирована в словарях, справочниках и грамматиках.

Необходимо отметить, что литературный язык имеет не только письменную, но и устную форму. У многих людей языковые нормы ассоциируются только с орфографией, что вполне понятно, ибо на этом делает акцент школа. Акцент этот вполне оправдан, так как именно правописание допускает наибольшее число вариантов. Но норма – это и выбор правильной грамматической формы (что необходимо соблюдать и в устной, и в письменной речи), и выбор правильного ударения (что свойственно именно устной речи). Другая распространенная ошибка – это отождествление литературного языка с книжным. В действительности нормы литературного языка распространяются не только на тех, кто пишет книги, не только на официальное общение. Для развитых обществ характерно утверждение норм литературного языка и в устной форме речи, в том числе и в обстановке неофициального общения, дома, в кругу друзей.

Откуда берется норма? Главным нормозадающим механизмом выступает художественная литература. Национальные писатели, обладая повышенным чувством языка, создают прецеденты красивых словоупотреблений. Возникает желание подражать им. Начинается консолидация нормы. У истоков русского, английского, итальянского, любого другого литературного языка стоят авторы, создавшие на этих языках литературные произведения, вошедшие в историю этих языков.

Современный русский литературный язык начал формироваться в петровскую эпоху, когда обозначились такие проблемы, как преодоление двуязычия (на церковнославянском языке велось богослужение и была обширная литература, на русском говорили в быту и вели дела; существовали тексты, испытавшие влияние обоих этих языков) и освоение большого числа заимствований, связанных с обозначением новых реалий, с развитием языка науки и государственного строительства. Следующий период формирования русского литературного языка называют ломоносовским, отмечая этим заслуги М.В. Ломоносова в решении только что обозначившихся проблем. Затем следует карамзинский этап, названный так по имени Н.М. Карамзина, стремившегося сблизить устный и письменный язык и преодолеть тяжеловесность последнего. Наконец, под пером Пушкина сформировался современный русский литературный язык. Пушкинский период считается завершающим, и современный русский язык определяют как язык «от Пушкина до наших дней». Конечно, со времен Пушкина много воды утекло, многие формы тогдашнего языка воспринимаются как архаичные, многое ушло из нормы литературного языка, многое, естественно, появилось. Но коренных изменений, соизмеримых с процессами, протекающими, скажем, в восемнадцатом веке, не произошло.

Другим норомозадающим механизмом является сословная иерархия общества. Люди стараются говорить как представители высших сословий, тянутся к их языковым нормам, обычно эстетизированным не только в письменных текстах, но и в устных этикетных формах.

Известную роль играет и престиж образования, уважение к книжности, к культурным людям, в последние сто лет – к науке.

Когда норма складывается, лингвисты кодифицируют ее, разбирая спорные случаи. Фиксация в норме живых языковых процессов всегда вызывает научные споры, в которых иногда участвует и общественность.

§ 3. Орфография

Орфографией называется наука о правописании, а также система правил, регулирующих правописание, и сама система исторических форм написания – русская орфография. Главная задача русского языка как школьного предмета – это заложить основы орфографии.

На первый взгляд, совокупность правил русской орфографии выглядит как хаотический набор всевозможных исключений, но на самом деле в основе орфографии лежат определенные принципы, направленные на координацию написания и произнесения слов. Перечислим их, ибо это дает определенный ключ к пониманию орфографии, к пониманию ее духа. Назвав их, нам останется лишь отослать читателя к соответствующим справочникам.

Итак, основной принцип русской орфографии – морфологический. Он состоит в том, что одна и та же морфема (то есть корень, приставка или суффикс) пишется одинаково независимо от того, как она слышится в данном слове или в данной форме слова. Нет смысла писать «галава», если во множественном числе мы ясно слышим «головы». Логично слова с одним корнем (тем более формы одного слова) писать одинаково. Нет смысла и писать «потфарник» вместо «подфарник», потому что в других словах та же самая приставка ясно звучит как «под-» («поджог») и есть предлог «под».

Однако вся орфография к морфологическому принципу не сводится.

Фонетический принцип орфографии диаметрально противоположен морфологическому. Он может быть сформулирован так: «Как слышится, так и пишется». В качестве ведущего он был бы неадекватен, но в отдельных случаях оправдан функционально. Например, в написании разыскивать мы не сохраняем единообразное начертание корня (ср. искать). Всякому говорящему по-русски и так ясно, что слова не начинаются со звука ы, а написание «подискивать» могло бы лишь неблаготворно повлиять на само произношение.

Есть случаи, когда морфологический принцип невозможно соблюсти из-за того, что ни в одной форме слова морфема не слышится ясно. Мы не можем, например, подобрать проверочное слово для существительного «балда», и у нас столько же причин писать его через «о», сколько и через «а». С другой стороны, чередования звуков могут создать такое положение дел, когда в родственных словах ясно слышатся два различных звука: «зарево» и «зорька». В таких случаях действует традиционный принцип орфографии, состоящий в том, что данное написание узаконено просто на основе традиции.

Иногда с помощью написания достигается различие смысла слов или их грамматических значений. Например, «презреть» (выказать презрение) и «призреть» (приютить) или ходить (инфинитив) и «ходит» (третье лицо). Этот принцип орфографии называется дифференцирующим.

Особый (лексико-синтаксический) принцип используется при определении слитного или раздельного написания (здесь учитывается значение слова, а также его синтаксическая функция).

При выборе прописной или строчной буквы используется семантический (смысловой) принцип.

Нормы орфографии зафиксированы в орфографических словарях. Существует четыре типа таких словарей: школьные, словари-справочники для работников радио и печати, общие и отраслевые. Самый известный из школьных словарей «Орфографический словарь» Д.Н. Ушакова, выдержавший сорок одно издание.

Из словарей-справочников назовем «Справочник по орфографии и пунктуации для работников печати» К.И. Былинского и Н.Н. Никольского (последнее издание 1970 г.).

Общих словарей существует множество. Среди них есть словари, специально посвященные отдельным вопросам орфографии, например, слитному и раздельному написанию слов. Наиболее авторитетным является «Орфографический словарь русского языка», изданный Институтом языкознания АН СССР (последнее издание вышло в 1991 г.).

Отраслевые словари фиксируют правописание слов, относящихся к определенной отрасли знания.

Полный свод орфографических и пунктуационных правил дан в «Правилах русской орфографии и пунктуации» (М., 1956).

В заключение стоит сказать, что при наборе текста на компьютере не следует слишком полагаться на текстовый редактор. Он способен отсеять только те буквосочетания, которые невозможны, ни в какой словоформе. Не следует слишком доверять и печатной продукции, особенно современной. Полагаться можно только на словари и справочники.

§ 4. Пунктуация

Энциклопедия «Русский язык» дает следующее определение пунктуации:

«1) Система вне алфавитных графических средств, главным образом знаков препинания, образующих – вместе с графикой и орфографией – основные средства письменного (печатного) языка. 2) Нормы и правила употребления знаков препинания, исторически сложившиеся в русской письменности. 3) Раздел языкознания, изучающий закономерности системы пунктуации и функционирования знаков препинания»

Нас будет интересовать второе значение термина. Надо сказать, что нормы и правила, регламентирующие постановку знаков препинания, гораздо прозрачней, чем орфографические нормы. Главная функция, которую они выполняют, – облегчение понимания текста. Известно, что отсутствие знаков препинания или их неправильная расстановка порождают синтаксическую омонимию. Известный пример: в словосочетании «статую золотую чашу несущую» ценность статуи определяется местом запятой: «статую, золотую чашу несущую» или «статую золотую, чашу несущую». С риторической точки зрения, знаки препинания являются своеобразным первичным выдвижением. Отличие от настоящего выдвижения (например, с помощью подчеркивания или курсива) состоит в том, что знаки препинания нормативны, а выдвижение целиком зависит от воли автора.

Функции, выполняемые знаками препинания, немногочисленны: они либо отделяют одну синтаксическую структуру от другой, либо обозначают внешнюю границу синтаксической структуры, либо выделяют одну структуру внутри другой. Примером первого может служить запятая между однородными членами, примером второго – точка в конце предложения, а третьего – обособление причастного оборота. Сложности в постановке знаков препинания возникают из-за неясности грамматической структуры предложения для самого пишущего. Например, вводные слова не являются членами предложения и обособляются с двух сторон, но те же самые лексические единицы могут и являться членами предложения, и тогда они не обособляются. В предложении «Наконец он пришел» слово «наконец» относится к описываемой действительности. Его ждали, и вот он пришел. А в предложении «Наконец, рассмотрим последний вопрос» слово «наконец» относится к порядку изложения мысли. Без запятой смысл состоял бы в том, что мы, испытывая большое облегчение, наконец-то имеем возможность рассмотреть последний вопрос.

Во многих случаях постановка знаков препинания или выбор между знаками оставляет пишущему свободу. Но свобода эта означает лишь то, что в распоряжение пишущего поступило еще одно графическое средство, которое он может употребить для прояснения своей мысли, а вовсе не то, что он может ставить любой знак по собственной прихоти.

Нормы пунктуации закреплены в названных выше «Правилах» и разнообразных справочниках. Мы рекомендуем «Справочник по пунктуации» Д. Э. Розенталя (М., 1984).

§ 5. Орфоэпия

Орфоэпию определяют как «совокупность норм литературного языка, связанных со звуковым оформлением значимых единиц: морфем, слов, предложений. Среди таких норм различаются произносительные нормы (состав фонем, их реализация в разных позициях, фонемный состав отдельных морфем) и нормы суперсегментной фонетики (ударение и интонация)»

Поясним это определение. Итак, различают произношение и ударение (об интонации скажем несколько слов в конце параграфа). Вот пример, связанный с произношением. На юге сохраняется диалектное произношение фонемы «г» – «г» фрикативное, похожее на звук, обозначаемый в некоторых европейских языках буквой h. При оглушении этого звука получается «х»: «на ю h е», «юх». Литературное произношение предполагает взрывное произношение «г», которое оглушается в «к»: «снега», «снек». Лишь в немногих словах следует произносить фрикативное «г»: «Бох». Под «реализацией фонем в отдельных позициях» подразумевается, например, произношение «о» в безударном положении. В литературном произношении: «вада», в окающих говорах: «вода». Говоря о реализации отдельных морфем, имеют в виду случаи типа «что» и «што» (норма).

Особые сложности связаны с ударением. В русском языке ударение разноместное и к тому же подвижное (в разных формах одного слова оно может падать на разные слоги). На письме ударение с восемнадцатого века в большинстве текстов не фиксируется. Все это и осложняет ситуацию.

Об ударении можно узнать и в обыкновенном орфографическом словаре, но следует помнить, что словарь дает одну (начальную, или словарную) форму слова и не дает ударения во всех остальных словоформах. О произношении в орфографическом словаре ничего узнать нельзя.

Существуют специальные орфоэпические словари, отражающие ударение и произношение. Мы рекомендуем «Орфоэпический словарь русского языка» под редакцией Р.И. Аванесова, 6-е изд. М., 1999.

Интонация – это совокупность просодических средств предложения, главным из которых является тон. Являясь многофункциональным и сильным инструментом, интонация тоже подчиняется норме, но эта норма не отражается в словарях. Сведения о ней можно почерпнуть в академической грамматике «Русская грамматика», т. 1, (М., 1980) и в учебном пособии Н.В. Черемисиной-Ениколоповой «Законы и правила русской интонации» (М., 1999).

§ 6. Выбор грамматических форм

Выбор грамматических форм тоже допускает варианты и в ряде случаев вызывает затруднения. Например, затруднение вызывает отнесение несклоняемого существительного к тому или иному роду и, соответственно, выбор формы для зависимого от него слова: «мой какаду» (норма), «мое какаду» (ошибка), «моя какаду» (возможно, если имеется в виду особь женского пола). Варианты возникают при выборе падежных форм (выпить коньяка – коньяку, находиться в саду – саде). Сложности возникают в связи с существованием разных типов склонения и спряжения. Так, разноспрягаемые глаголы «бежать» (в единственном числе спрягается по второму спряжению, во множественном – по первому) и «хотеть» (в единственном спрягается по первому, во множественном – по второму) дают просторечные формы «бежат» и «хочут».

Для того чтобы справиться с грамматическом нормой, обыкновенного словаря может оказаться недостаточно, а что касается правил, то в них, естественно, не отражены особенности каждого конкретного слова. Существуют специальные грамматические словари. Таков «Грамматический словарь русского языка. Словоизменение» А.А. Зализняка (М., 1987). Можно рекомендовать «Школьный грамматико-орфографический словарь русского языка» А.В. Текучева и Б.Т. Панова (М., 1985).

ГЛАВА 3.

УМЕСТНОСТЬ РЕЧИ

§ 1. Функциональный стиль

В связи с категорией уместности встает вопрос о соответствии речи речевой ситуации. В самом деле, речь может быть абсолютно грамотной, но совершенно неуместной. Бессмысленно говорить с политической трибуны сухим научным языком, неуместен разговорный язык в научной дискуссии, невозможна деловая записка, написанная цветистым стилем и т.д. Иными словами, уже в пределах правильного литературного языка встает вопрос о выборе тех языковых средств, которые уместны в данной речевой ситуации.

При типизации речевых ситуаций основополагающим становится понятие сферы общения, а самым общим понятием становится функциональный стиль.

«Функциональный стиль – разновидность литературного языка, в которой язык выступает в той или иной социально значимой сфере общественно-деловой практики людей и особенности которой обусловлены особенностями общения в данной сфере». Это определение позаимствовано нами из «Лингвистического энциклопедического словаря», в нем констатируется выделение функционального стиля внутри литературного языка. Определение ссылается на понятие «социально значимая сфера общественно-деловой практики людей». Речь идет об официально-деловой сфере, о научной сфере, о сфере массовой коммуникации и сфере неофициального общения. Соответственно, выделяют официально-деловой стиль, научный стиль, газетно-публицистический стиль и обиходно-разговорный стиль. Кроме того, иногда говорят о специфическом литературно-художественном стиле, хотя в художественной литературе обыгрываются все функциональные стили, а сама литература как сфера общения весьма специфична, так как это асимметричное общение, в котором писатель выступает всегда в роли говорящего, а читатель всегда в роли слушающего.

Читателей «Политической риторики» прежде всего, должен интересовать газетно-публицистический стиль.

Публицистический стиль определяется как «исторически сложившаяся разновидность литературного языка, обслуживающая широкую сферу общественных отношений: политических, экономических, культурных, спортивных, повседневного быта и др. Публицистический стиль используется в общественно-политической литературе, периодической печати (газеты, журналы), радио- и телепередачах, документальном кино, некоторых видах ораторской речи (например, в политическом красноречии)» .

Наиболее яркой чертой этого стиля является оценочность. Такие оценочные слова, как «дешевый» (в значении «низкопробный»), «благородный», «трусливый», «подачка», «шутовство», «чаяние» и т.п., не характерны ни для научного, ни для делового стиля.

Другой яркой стилевой чертой публицистического стиля является призывность, обращенность к волевой и эмоциональной сферам реципиента. Деловой стиль тоже вовлекает волевую сферу человека. Например, приказ или запрос предполагает определенные ответные действия реальные или словесные. Но при этом он не опирается на сферу эмоций. Художественный стиль обращен именно к сфере эмоций, но никаких действий со стороны читателя не предполагает. Описание особенностей публицистического стиля можно найти в следующих книгах: «Язык и стиль средств массовой информации и пропаганды» (под ред. Д.Э. Розенталя (М., 1980); Вакуров В.Н., Кохтев Н.Н., Солганик Г.Я. «Стилистика газетных жанров» (М., 1978); Лазарева Э.А. «Системно-стилистические характеристики газеты» (Екатеринбург, 1993).

«Официально-деловой стиль – один из функциональных стилей литературного языка, обслуживающий сферу письменных официально-деловых отношений. В соответствии с их характером принято различать три подстиля: канцелярско-деловой, юридический, дипломатический» . Такое определение дает энциклопедия «Русский язык».

Главные особенности официально-делового стиля связаны с его тремя функциями: арбитражной, координационной и эвфемистической. Арбитражная функция особенно важна для канцелярско-делового и юридического подстилей. Термины этих подстилей «приказ», «приговор», «закон» являются точными деловыми обозначениями, за каждым из которых стоит определенная административно-правовая реальность, и поэтому могут выступать в роли арбитров при возможных спорах. Координационная функция также важна для этих подстилей, в первую очередь – для канцелярско-делового. С помощью этой функции осуществляется координация делопроизводства, требующая унификации выражений, выработки штампов делового языка. Эвфемистическая функция – сглаживание в речи острых углов, употребление взаимоприемлемых форм выражения – особенно важна для дипломатического стиля.

В связи с официальным стилем можно порекомендовать следующие книги: Рахманин Л.В. «Стилистика деловой речи и редактирование служебных документов» (М., 1988); Веселов П.В. «Аксиомы делового письма: культура делового общения и официально-деловой переписки» (М., 1993).

Что касается стиля научного, то его основные особенности – точность и доказательность. Центральная проблема научного стиля – проблема терминологии. Думается, что для изучающих политическую риторику этот стиль интереса не представляет. Обиходно-разговорный стиль как самостоятельная категория тоже не представляет собой интереса для практического овладения риторикой. Вопрос здесь может стоять лишь о границах применимости разговорной лексики и разговорной манеры в публичном слове оратора. Выше мы касались этого вопроса в связи с применимостью просторечия. Никаких специальных разработок на этот счет, заслуживающих внимания начинающего, нет.

§ 2. Высота стиля. Смешение стилей. Квазистили

Наряду с делением стилей по сферам общения существует шкала, определяющая высоту стиля, что также связано с уместностью. Высота стиля определяется темой речи и отношением к ней. Неуместно, например, говорить о бытовых предметах высоким языком. Никто не скажет ребенку: «Омой длани, чадо!», но скажут: «Вымой руки!» Неуместно, напротив, говорить сниженным стилем о высоком. Нельзя сказать: «Национальные святыни и прочие прибамбасы».

С античных времен принято выделять три стиля, и это отражалось в различных риторических системах. В первоисточнике это были азианский, аттический и родосский стили, характеризующиеся, соответственно, цветистостью, скудостью и уравновешенностью. В русской риторической и стилистической традиции этому соответствуют «три штиля» Ломоносова: высокий, низкий и средний. Ломоносовская теория «трех штилей» проецировала стилистическую трихотомию на ситуацию русского двуязычия (церковнославянский – собственно русский).

Высокий стиль у нас и сегодня создается за счет церковнославянских элементов. Многие слова русского языка образуют синонимические пары, в которых одно слово высокое, другое – среднее, например: глава – голова, чело – лоб, длань – рука, врата – ворота и т.д. В ряды синонимов входят также и слова со сниженным значением, принадлежащие просторечию: голова – башка, лоб – лбяра, рука – грабля и т.п. Использование таких слов создает низкий стиль. Вообще, для того чтобы играть на стилевых регистрах, надо владеть всем богатсвом синонимических средств языка. Подспорьем здесь могут оказаться словари синонимов. Это такие словари, как 3.Е. Александрова «Словарь синонимов русского языка» (М., 1995; «Словарь синонимов. Справочное пособие» под ред. А.П. Евгеньевой (М., 1976).

Сочетание в одном тексте элементов высокого и низкого стиля, а также элементов различных функциональных стилей, явно имеющих разные функции (например, научного и обиходно-разговорного), называется смешением стилей. Такое смешение бывает непреднамеренным и снижает качество текста. Выше приводились случаи, когда высокие слова публицистического стиля смешиваются с заведомо нейтральными в отношении высоты стиля канцеляризмами. Но смешение стилей может быть и преднамеренным таким образом достигается комический эффект. Часто так высмеивается оппонент.

Другим проявлением стилевой игры являются квазистили. Квазистили – это пародирование функциональных стилей. В художественной литературе часто пародируется деловой стиль, когда его черты доводятся до нелепости или он применяется не в своей области. Пародируется также научный стиль и даже публицистический.

§ 3. Функциональная стилистика и культура речи

Вопросами стиля ведает специальная наука – стилистика. В частности, функциональными стилями занимается функциональная стилистика языка. Для практического овладения языком большее значение имеет так называемая практическая стилистика, или стилистика языковых единиц (лексических, синтаксических и т.д.), функционирующих в текстах разных типов. Можно порекомендовать выдержавший пять изданий учебник Д.Э. Розенталя «Практическая стилистика русского языка» (М., 1989), а также работу M.H. Кожиной «Стилистика русского языка» (М., 1993).

Вопросами уместности наряду со стилистикой занимается особая научно-практическая дисциплина – культура речи. Энциклопедия «Русский язык» дает следующее определение культуры речи: «Область языкознания, занимающаяся проблемами нормализации речи, разрабатывающая рекомендации по умелому пользованию языком. Культура речи содержит в себе, таким образом, три составляющих компонента: нормативный, этический и коммуникативный».

Как видим, объем понятия «культура речи» несколько шире интересующего нас аспекта. Нормативную сторону мы уже рассмотрели в разделе «правильность». Под этическим аспектом здесь понимается этика общения, или речевой этикет. Речевой этикет проявляется в таких речевых актах, как приветствие, прощание, извинение, просьба, благодарность, поздравление. Правила речевого этикета продиктованы общественными привычками. В качестве пособий по речевому этикету можно порекомендовать следующие две книги, выдержавшие по три издания: Акишина А. А., Формановская Н.И. «Русский речевой этикет» (М., 1975); Акишина А.А., Формановская Н.И. «Этикет русского письма» (М., 1979).

Под коммуникативным аспектом понимается учет функционального расслоения языка и прагматических условий общения. В этом смысле девизом культуры речи могут быть слова известного филолога Г.О. Винокура: «Для каждой цели – свои средства, таков должен быть лозунг лингвистически культурного общества». По культуре речи мы рекомендуем следующую книгу: «Культура русской речи», учебник для вузов под редакцией Л.К. Граудина, Е.Н. Ширяев (М., 1999).

ГЛАВА 4.

КРАСОТА ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕЧИ

§ 1. Красота как качество речи

Красота, ясность и уместность как качества политической речи. Составляющие красоты политической речи. Источники красоты политической речи.

Эффективность речи зиждется на четырех качествах: правильности, ясности, уместности и красоте. Как уже не раз отмечалось, для риторики ключевым качеством является ясность. Именно она непосредственно связана с убедительностью.

Правильность лишь избавляет речь от неприятных черт. Низкая речевая культура, конечно, производит плохое впечатление, в конечном счете, снижает и убедительность речи. Правильность, грамотность политической речи – одно из ее необходимых качеств. Разумеется, этого качества недостаточно для того, чтобы слово убеждало.

Уместность снижает вероятность коммуникативных неудач, избавляет говорящего от смешных положений, подобных объяснению в любви канцелярским языком. Неуместность политической речи – один из ее пороков, но одной уместности мало, чтобы убедить своего собеседника.

Красивая речь тоже сама по себе не убеждает. Скорее она доставляет удовольствие. Но – и это тоже отмечалось в начале нашей книги – красота вполне может рассматриваться как дополнительный, факультативный источник убедительности. К красивой речи прислушиваются, ее запоминают, к ней охотно возвращаются.

Есть и еще одна причина для специального разговора о красоте политической речи. Дело в том, что это качество общественного дискурса до сих пор находится у нас в глубоком дефиците. Это объясняется рядом причин и, прежде всего недостаточной окультуренностью зоны делового языка. Высокие нравственные категории выражались либо на языке церкви, либо на языке художественной литературы. Деловой язык развивался в отрыве от «этосных» формул на базе спорадических заимствований из западноевропейских языков. Единый язык права и морали до сих пор не сформировался. Политическая речь, практикуемая сегодня, изобилует словами и выражениями канцелярского или – что не лучше – научного стиля. В сочетании с высокой пафосностью и аргументацией к этосу, к народным традициям и тот и другой стили выглядят нелепо. Получается что-то вроде «не пощадим живота своего ради малоимущих граждан и бюджетников». Смешение высоких слов с бытовыми издавна было источником комизма. Сегодня комично выглядят политические выступления, в которых необработанная деловая речь сочетается с попыткой говорить торжественно или апеллировать к национальным традициям. Но есть случаи, когда политик просто не может не говорить высоким слогом, не может не апеллировать к народу.

Красота речи складывается не только из правильного выбора слов, но и из эвритмии и эвфонии.

Эвритмия – это достижение гармоничного ритма речи, это хороший синтаксис, уравновешенные, правильно организованные предложения. Основные требование к эвритмии – это соблюдение соразмерности в предложениях, использование так называемого исоколона, когда синтаксическое членение речи (на простые предложения, словосочетания) совпадает с ритмическим членением, так что выделяются ритмически соразмерные части – колоны.

«Верьте нам, Государь, мы приложим все наши силы, все наши познания, весь наш опыт, чтобы укрепить обновленный Манифестом 17 октября Вашею Монаршею волею государственный строй, успокоить отечество, утвердить в нем законный порядок, развить народное просвещение, поднять всеобщее благосостояние, упрочить величие и мощь нераздельной России и тем оправдать доверие к нам Государя и страны» (из текста приветственного адреса, обсуждаемого в Государственной думе 13 ноября 1907).

Однородные члены все наши силы, все наши познания, весь наш опыт ритмически уравновешены. Это триколон – исоколон, состоящий из трех частей. Обычно трехчастные конструкции передают идею замкнутости. Далее, вслед за укрепить... государственный строй снова идет ряд однородных членов, уравновешенных синтаксически, однако последней однородный член упрочить величие и мощь нераздельной России и тем оправдать доверие к нам Государя и страны ритмически выбивается из всего ряда. Такой прием называется синтаксическим уравновешиванием: длинный отрезок уравновешивает предшествующие короткие, избавляя слушателей от утомительной симметрии. Вообще всю эвритмию можно рассматривать как игру в симметрию – асимметрию высказывания. Принцип эвритмии таков: соблюсти достаточно симметрии, чтобы не было ощущения хаоса и достаточно асимметрии, чтобы не было ощущения механистичности.

Эвфония – это благозвучие, достижение приятного звучания речи за счет правильного подбора и сочетания звуков. Первая задача эвфонии – избежать заведомо неблагозвучных звукосочетаний. Это неблагозвучие может быть чисто фонетическим. Например, для русского языка не характерно скопление гласных звуков (так называемое зияние): например, просить разрешения у ООН. Неблагозвучно и избыточное скопление согласных без гласных: с вспомогательными мерами. Неблагозвучие может возникать также по причине нежелательных лексических ассоциаций. Вторая задача эвфонии сложней: надо не только избежать неблагозвучия, но и создать благозвучие. Это достигается звуковыми повторами, введением и сменой звуковых тем. Приятна для слуха та речь, в которой звуки чередуются не хаотично, но располагаются как сменяющие друг друга ряды ненавязчивых повторов. Такая эвфония свойственна высокохудожественным текстам. Для политической речи она существует лишь как идеал.

Для создания красоты политической речи особенно значимы правильный выбор слов и хороший синтаксис.

Можно ли научиться говорить красиво? Известный афоризм Цицерона гласит, что поэтами рождаются, ораторами становятся. Стать поэтом, конечно, нельзя. Но можно указать образцы для подражания. Это будет правильней, чем выстраивать курс поэтики для политических ораторов. Поэтому наша цель – указать читателю на источники красоты русской политической речи. Таких источников по большому счету два: древнерусская литература и русская классика. Причем если первая может служить лишь очень общим стилевым ориентиром, то вторая дает образцы и для прямого подражания, своеобразные прописи.

§ 2. Древнерусская литература как источник красоты политической речи

Стиль монументального историзма и эмоционально-экспрессивный стиль древнерусской литературы. Размах, сочетание разномасштабности и ритмическое равновесие как черты монументального стиля.

Древнерусское политическое красноречие существовало в совершенно ином политическом и языковом контексте, чем наше. Оно представляло собой торжественные и учительные «слова», обращенные к единомышленникам, широко опиралось на библейский контекст, не содержало сложных политический идей. Тем не менее, в нем можно увидеть образцы, на которые впоследствии ориентировались многие ораторы.

Древнерусская литература знала два больших стиля. Их называют еще стилями эпохи, или эпохальными стилями, поскольку они были не индивидуальной характеристикой отдельных авторов или даже школ, но принадлежали целой эпохе, определяя в ней и особенности словесности, и особенности архитектуры, и особенности живописи и даже, в известной степени, особенности образа жизни человека соответствующей эпохи. Эти стили подробно описаны в работах Д.С. Лихачева.

Первый стиль получил название стиля монументального историзма. В Западной Европе ему соответствует романский стиль. Этот стиль определял речевую культуру Киевской Руси. Слово «монументальный» подразумевает присущий этому стилю размах, обращение к огромным географическим и временным масштабам. Слово «историзм» имеет в виду опору на исторический контекст и, прежде всего на священную историю. Сутью этого стиля была демонстрация величия Бога и созданного им мира. Человек должен был чувствовать свою малость и вместе с тем сопричастность вечности.

Второй стиль получил название эмоционально-экспрессивного. В Западной Европе ему соответствует готика. Именно проявлением этого стиля был знаменитый стиль «плетения словес». Эмоционально-экспрессивным он назван из-за эмоциональной насыщенности. Авторы, исповедующие этот стиль, пытались передать экстатическое религиозное чувство, выразить невыразимое. В этом стиле повторы и амплификации достигают такой концентрации, что происходит как бы десемантизация слова. Прямое значение слова ослабляется, и слово становится знаком эмоционального напряжения.

В современной ситуации из двух названных стилей образцом может, наверное, послужить первый, да и то образцом не для обычной политической речи, а для речи сугубо торжественной.

Вот фрагмент из описания Русской земли в «Слове о погибели русской земли», выдержанный в стиле монументального историзма:

«Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море, от моря до болгар, до буртусов, от буртусов до черемисов, от черемисов до мордвы – то все с помощью Божъею покорено было христианскому народу... »

Здесь характерна сама синтаксическая формула «от и до» (ср.: «от тайги до британских морей») и обилие названий всевозможных народов. Подобные перечисления (в риторике их называют энумерациями) создавали особую красоту, многоцветность описания. Уже в семнадцатом веке этим приемом пользуются авторы упомянутой нами «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков». Они так же подробно перечисляют ополчившихся на них неприятелей. Некоторую тягу к энумерациям можно заметить в красноречии имперского периода, а также периода советского, особенно в связи с темами союзных республик и вообще этнического и природного богатства СССР.

Одной из ярких примет стиля монументального историзма было сочетание большого и малого, сведение разных по масштабу конфигураций в единый ансамбль. Это проявлялось и в городской застройке, и в способе организации текста. Например, в русском летописании под разными годами стояли неравномерные по значимости и объему тексты. Были «пустые годы», когда ставилась одна только дата, или годы, которым соответствовала краткая запись. И в то же время встречались такие тексты, как знаменитая «речь философа», т.е. рассказ об основах христианской веры. В этом разномасштабном сплетении состояла особая красота стиля монументального историзма, игра на контрастах большого и малого. На синтаксическом уровне это проявлялось в приеме «синтаксического равновесия», когда череда длинных фраз неожиданно замыкалась короткой, а короткие фразы уравновешивались длинными. Это создавало особую ритмичность ораторской прозы. Иногда такую ритмичность называют русским молитвенным стихом. В игру «великое и малое» охотно, хотя и не всегда успешно, играла и советская риторика.

Вот ритмизованный отрывок из «слова» оратора киевской школы Серапиона Владимирского:

«Если кто из вас разбойник – разбоя не бросит, если крадет – воровства не оставит, если кто обижает и грабит – не насытится, если кто ростовщик – не перестанет проценты взимать, ибо, согласно пророку «Суетятся бесцельно, накопляя, не знает, кому собирает».

Для этого отрывка, как и для стиля в целом, не характерна механически воспроизводимая симметрия текста (ср. гораздо более слабое: «Если кто разбойник – разбоя не бросит, если кто крадет – воровства не оставит, если кто обижает – продолжит обижать, если кто грабит – не оставит грабить»). Игра в симметрию – асимметрию не была свойственна советской риторике. Постепенно в нашем дискурсе возобладало именно механическое воспроизводство симметричных конструкций либо полная аморфность.

В выборе слов стиль монументального историзма был относительно аскетичен. Отсутствовали чрезмерно утяжеленные эпитеты, слишком яркие краски. Постоянно ощущался библейский контекст. Это проявилось и в открытом цитировании со ссылками на библейские книги и в цитировании скрытом.

«Прославляет похвальными словами Римская сторона Петра и Павла, которыми приведена она к вере в Иисуса Христа, сына Божия, восхваляют Азия, Эфес и Патамос Иоанна Богослова, Индия – Фому, Египет – Марка. Все страны и города, и люди чтут и славят каждого из своих учителей, которые научили их православной вере. Восславим же и мы по силе нашей своими малыми похвалами великое и дивное совершившие – нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей – Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святославля, которые в свое время владычествуя, мужеством и храбростию прославились во многих странах, их победу и сипу вспоминают и поныне и славят».

Это отрывок из «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона. Он открывается знакомой нам зевгмой, сочетающейся с ритмическим равновесием. Монументальный историзм проявляется в постоянном присутствии масштаба.

Думается, что буквально подражать данному стилю не имеет смысла, но он задает некоторую стилистическую парадигму, которая окажется полезной в тех случаях, когда возможна и потребна достаточная высота стиля.

Подведем итог тому, что может быть заимствовано. Это масштабность («от и до»), энумерации, игра на контрастах большого и малого, игра на асимметрии – симметрии, ритмизация ораторской прозы.

§ 3. Русская классическая литература как источник красоты политической речи

Пушкинская, карамзинская, гоголевская и толстовская линии и их стилевые доминанты

Художественные стили русской классической литературы не поддаются такому простому исчислению, как стили древнерусские, ибо в новой литературе мы имеем дело не со стилями эпохи, а с индивидуальной манерой каждого автора. Мало помогает в этом и представление о литературных направлениях: классицизме, сентиментализме, романтизме и реализме. Внутри этих направлений нет стилевого единства. Так, синтаксис реалиста Тургенева меньше похож на синтаксис реалиста Толстого, чем на слог сентименталиста Карамзина. И все же, чтобы политическая риторика могла вынести какой-то урок из лучших образцов русской прозы, нужна определенная систематика. Имея в виду такую чисто рабочую систематику, мы и наметим ряд линий, по которым условно можно расположить индивидуальные стили русских писателей.

Первую линию обозначим как пушкинскую. Ее стилистические приоритеты – краткость и точность. Вспомним слова самого Пушкина: «Краткость и точность – вот первые достоинства прозы». Синтаксис, присущий этой стилевой манере, отличается обилием простых, коротких предложений, большим удельным весом сказуемых, отчего язык приобретает особый динамизм. Большая смысловая нагрузка ложится на определения и обстоятельства, так как эти члены предложения призваны заострять и конкретизировать мысль. Пушкинские эпитеты «поток проворный», «ветреная младость», «ума холодные наблюдения», «горестные заметы сердца», «однообразный и безумный» ритм мазурки – это не простые украшения, не простые довески, придающие словам нужную долю изобразительности, а предельно точные классификаторы. И в поэзии, и в художественной прозе, и в письмах они выполняют одни и те же функции – передают точные оттенки смысла. Пушкинская стилевая линия – это ориентации на лаконизм и благородную простоту. Последние качества в высокой степени присущи прозе Чехова. Кредо этой линии – ничего лишнего. Все, что есть, предельно нагружено смыслом. Слово предельно ответственно.

Вот хрестоматийный отрывок из «Капитанской дочки», дающий представление об описываемом стиле:

«Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран. Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее. Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!»...

Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом – и скоро стали».

Обратим внимание на концентрацию глаголов: «увидел – принял – изъяснил – предвещало – слыхал – знал – бывали – советовал – показался – понадеялся – добраться – велел – поскакал – поглядывал – бежали – становился – обратилось – поднималась – росла – облегла – пошел – повалил – завыл – сделалась – смешалось – исчезло – закричал – выглянул – было – выл – засыпал – шли – стали». Сравним количество глаголов в соизмеримом отрывке из современного газетного текста:

«Между тем на прошлой неделе стали известны некоторые другие подробности скандала вокруг энергетической монополии, которые проливают дополнительный свет на подоплеку этого скандала. В прессе высказываются предположения, что близкие к Кремлю алюминиево-нефтяные магнаты Абрамович и Дерипаска крайне не заинтересованы в реформе РАО «ЕЭС», поскольку она может ударить по прибылям алюминиевой монополии «Русский алюминий», которой владеют Абрамович и Дерипаска. Расходы на энергетику являются основной составляющей при производстве алюминия, и чем дешевле электричество, тем выше выручка «Русала». Отсюда стремление «Русала» поставить под свой контроль гидроэлектростанции, поставляющие электричество на все заводы Красноярской, Иркутской и Саяно-Шушенской ГЭС. Реформа Чубайса может лишить их такой возможности и привести к повышению тарифов на электроэнергию для предприятий «Русала» в два-три раза, а следовательно, и к снижению прибыли Абрамовича и Дерипаска».

Цепочка глаголов: «стали – проливают свет – высказываются – заинтересованы – ударить – владеют – являются – поставить – может – лишить – привести».

Предложения Пушкина гораздо проще и легче, чем процитированный газетный текст. Обратим внимание и на то, что, на весь отрывок у Пушкина всего одно сравнение. А ведь это текст художественный! Сравнение, как и эпитеты, отличается простотой и точностью: «Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным » . Пушкин избегает избитых сравнений, литературных штампов, модных перифразисов. На последние он часто обрушивался в своих письмах. Если нет какого-то особого перифразиса, заостряющего мысль, то зачем вообще прибегать к этому приему, к тропу – вот мысль Пушкина, которую разделяют с ним авторы названной стилевой линии. Авторы, следующие этим эстетическим идеалам, никогда не станут без особой нужды называть нефть «черным золотом», телевизор «голубым экраном», а места вооруженных столкновений «горячими точками планеты».

Вторую линию условно можно назвать карамзинской. Ее кредо – гладкость, приятность, удобочитаемость. Синтаксис авторов этой линии напоминает езду в удобном экипаже с хорошими рессорами. Фразы бывают длинны, встречается много сложносочиненных предложений, но главная задача писателя заключается в том, чтобы читатель чувствовал себя покойно. Отсюда тщательная отделка фразы, внимание к ее звучанию и ритмическому рисунку. Этот стиль достиг своего расцвета в прозе Тургенева, но черты его можно найти и в «Герое нашего времени», и у Гончарова, и в русской мемуаристике. Вообще эта стилевая линия представлена в русской литературе девятнадцатого века достаточно широко. Именно она содержит в себе наиболее дефицитные сегодня качества речи: заботу о читателе, внутреннее спокойствие автора, отсутствие какой бы ни было судорожности, истерики, несуетность, плавность изложения.

Приведенный ниже отрывок взят из знаменитой повести Карамзина «Бедная Лиза»:

«Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си...нова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густозеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом. На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим».

Нас не должна смущать некоторая архаичность этого текста, создаваемая устаревшими формами слов и инверсиями. Обратим внимание на его спокойный, ритмически уравновешенный синтаксис. Описание не петляет: о каждой вещи сказано весомо и один раз. Хотя описание статично, мы ощущаем плавное движение, которое нигде не останавливается и ничем не затруднено.

Следующую линию можно назвать гоголевской. Она пафосна и патетична. Это стиль риторичный в узком смысле этого слова. Если карамзинской линии предшествуют некоторые тенденции древнерусской литературы позднего периода – кроткий и спокойный житийный стиль, то гоголевская линия уходит корнями в еще более глубокие пласты древней литературы. Для гоголевской линии характерен внешне неровный синтаксис, напоминающий асимметрию средневековой ритмической прозы с ее обилием вопросов и восклицаний, с яркой, эмоциональной лексикой, с красочностью и гротеском. Именно эту линию разрабатывает – не всегда успешно – актуализующий синтаксис современной прозы. Если пушкинская линия предполагает эпиграмматическое остроумие, если карамзинской свойственна ирония, то патетическая линия Гоголя допускает и предполагает безудержный смех и даже ерничество, восходящее в своей стилевой манере к «Молению» Даниила Заточника.

«Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность, и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары, и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, – всё вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня!»

Это отрывок из «Невского проспекта» Гоголя. Сразу обращает на себя внимание обилие восклицаний, гиперболических эпитетов и гипербол: «всемогущий Невский проспект», сапог, под тяжестью которого трескается гранит, «никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект». Все это говорится в быстром темпе, фразы обрушиваются каскадом, сравнения экспрессивны («голова гладка, как серебряное блюдо»). Характерно появление лирического «я»: автор говорит от первого лица, включает себя в повествование. Это тоже одна из черт патетического стиля.

Наконец, можно выделить линию, доминантой которой является договаривание до конца, предельная безыскусность стиля, граничащая с тяжеловесностью, но свидетельствующая об искренности и додумывании мысли до ее логического конца. Это толстовская линия. Ее красота в обаянии умственной честности, в отсутствии лукавства. Ключевое слово здесь – обнаженная правда.

Вот известное рассуждение Льва Толстого из романа «Война и мир»:

«И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.

Стоит только признать, что цель волнения европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы

Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить».

Перед нами три абзаца, каждый из которых представляет собой большое и громоздкое по структуре предложение, но ощущения некрасивости, словесной нагроможденности нет. Сложный синтаксис удерживается единством мысли и убежденности автора, который говорит только о том, в чем он глубоко уверен, и только то, что он глубоко продумал. В первом и третьем абзаце автор прибегает к уподоблению. Это ориентация на притчевое изложение, восходящая к евангельской традиции и подкрепленная древнерусским красноречием.

Помимо перечисленных, можно, наверное, выделить и другие стилевые линии. Можно, видимо, и оспорить предложенные. Но цель, которую мы здесь преследовали, проста: для политической риторики необходимо дать определенные, пусть самые общие, стилевые ориентиры. Для этого и были намечены четыре линии и приведены образцы стилей. Думается, что эта классификация по крайней мере позволит уловить общий дух тех направлений, в которых может совершенствоваться политический слог.

в оглавление << >> на следующую страницу

[1] Там, где это возможно, имена политических деятелей заменены инициалами.

[2] Ю.А. Бельчиков Литературный язык // Русский язык. Энциклопедия, M., 1 998, с. 221

[3] H.H. Пшеничная Диалект // Русский язык с. 112.

[4] А.Ф. Журавлев Просторечие // Русский язык с. 390 – 391.

[5] B.C. Шварцкопф Пунктуация // Русский язык с. 401.

[6] Л.Л. Касаткин Орфоэпия // Русский язык с. 307.

[7] В.П. Мурат Функциональный стиль // Лингвистический энциклопедический словарь, М., 1 990, с. 567

[8] H.H. Кохтев Публицистический стиль // Русский язык с. 399

[9] B.C. Шварцкопф. Официально-деловой стиль // Русский язык с. 312.

[10] E.H. Ширяев Культура речи // Русский язык с. 204.


	Яндекс.Маркет