Вступительные замечания
<…> мы уже не раз опровергали тот тезис, что язык состоит из одних
только изолированных слов. И если из чего и состоит язык, то разве только из
целых предложений. Ведь язык есть орудие общения, а общение предполагает те или
иные высказывания, понятные тем, кто владеет данным языком. Но высказывание
чего-нибудь о чём-нибудь есть приписывание чего-нибудь чему-нибудь, частичное
или полное отождествление чего-нибудь с чем-нибудь или, попросту говоря,
предицирование чего-нибудь о чём-нибудь, т.е., выражаясь грамматически, то или
иное предложение. <…> никакой лексики без предложения вообще в живом языке
не существует. Всякая живая лексика так или иначе пропозициональна.
<…> в некоторых языках пропозициональность выдвигается особенно ярко,
вплоть до того, что предложение и отдельное слово в их фактическом употреблении
вообще никак не различаются. <…> Это и заставило нас в данном месте
понимать так называемый инкорпорированый строй именно как область
пропозициональной лексики, пока отвлекаясь от того, что пропозициональна вообще
всякая лексика во всех человеческих языках. <…>
Инкорпорированный строй
Если бы мы захотели начать с наиболее архаического строя предложения, то нам
предстояло бы прежде всего расстаться с нашим обычным синтаксисом, характерным
для индоевропейских языков, и окунуться в большую историческую глубину, где
предложение даже ещё не имеет своих выработанных членов и даже ещё не имеет
чётко выраженных частей речи. Для этого необходимо проанализировать именно
палеоазиатские языки и сходные с ними индейские языки Северной Америки, куда
должны войти также многие австралийские и африканские языки. Конечно,
теоретически можно и нужно предполагать ещё более древнюю стадию
языкотворчества; но палеоазиатские языки имеют то преимущество, что ещё до сих
пор сохранились <…> их живые представители, которые при всей их
малочисленности всё же вполне доступны живому изучению <…>: унанганский
(алеутский), нымыланский (коряцкий), одульский (юкагирский), чукотский
(луора-ветланский) и др. <…>
Этот синтаксический строй в настоящее время получил название
инкорпорированного (от латинского выражения in corpore, что значит “в
целом”, “целиком”, “без разделения”). Сущность его заключается в том, что речь
здесь ещё не знает раздельных частей речи и раздельных членов предложения.
Предложение строится здесь путём простого комбинирования разных основ или корней
без всякого их морфологического оформления, путём простого нанизывания, в
результате чего и образующиеся из них предложения являются в то же самое время
не чем иным, как одним словом. Инкорпорация есть, таким образом, комплексное
слово-предложение.
Так, например, в колымском диалекте одульского (юкагирского) языка мы имеем
такую фразу asayuolsoromoh , где asa означает
“олень”, yuol “видение” и soromoh “человек”.
Другими словами, это есть “олень-видение-человек”, что в переводе на русский
язык означает “человек увидел оленя”. <…> языковеды приводят и такие
примеры <…>, где все слова можно одинаково считать и именами и глаголами и
где всё предложение действительно выражено при помощи только одного и
единственного слова. В тундренном диалекте того же одульского языка имеем такое
предложение – koriedilenbunil буквально “волко-олене-убивание”,
что по-русски означает “волк оленя убивает”. В унанганском языке
igya-n “байдарка”, si указывает на действие,
ku – элемент времени. Отсюда возможно такое предложение
igya-si-ku-ħ буквально “байдарка-делать-теперь-он”, что
по-русски означает “он делает байдарку”.
<…> во-первых, <…> ни один элемент, входящий в эти предложения,
не является тем, что мы могли бы назвать частью речи, так как часть речи
<…> обладает теми или иными формальными признаками или тем или иным
синтаксическим значением. Все элементы инкорпорированного предложения в этом
смысле совершенно аморфны, так что один и тот же звуковой комплекс может
обозначать здесь и “убийство”, и “убивать”, и “убийственный”, и т.д. Во-вторых,
ни один из элементов этого инкорпорированного комплекса не является также и
членом предложения. Единственным синтаксическим принципом является в приведённых
примерах только порядок самих элементов, поскольку определяемый предмет
(по-нашему – подлежащее) ставится после определения. Поэтому в первом примере
“подлежащим” является человек, “сказуемым” – видение и элементом, уточняющим это
“сказуемое”, так сказать его дальнейшим определением,– олень. Таким образом, для
грамматических категорий подлежащего, сказуемого и дополнения здесь не имеется
ровно никаких формально-грамматических показателей.
<…> чистая инкорпорация в известных нам языках есть только архаизм или
рудимент <…> в палеоазиатских языках <…> мы находим, собственно
говоря, скорее становление частей речи и членов предложения, чем их полное
отсутствие. Так, в нымыланском (корякском) языке <…> понимаемые нами как
суффиксы звуковые комплексы являются, в сущности, словами или основами слов
<…> между глаголами и именами весьма трудно провести границу и <…>
эта аморфность существует здесь наряду с весьма развитой морфологической
системой. Таков следующий пример из этого языка:
nakonanquaηtoηvoηnaw – буквально это значит: “они брюхо
выходить начинают (заставляют) их”. Русский же литературный перевод – “они
потрошат”. Здесь: na – префикс, указывающий на подлежащее 3-го
лица множественного числа (“они”); ko – префикс настоящего
времени; nanqua – основа “брюхо”, “живот”; ηto
– основа глагола “выходить, вылезать”; ηvo – глагольный аффикс,
означающий продолжительность действия и одновременно основа глагола “начинать”;
η – суффикс настоящего времени; naw – суффикс
глагольного словообразования действительного залога при подлежащем 3-го лица
множественного числа и дополнении 3-го лица единственного и множественного числа
(“они” – “их”). Коряцкие префиксы, аффиксы и суффиксы часто внешне осязательно
для специалистов являются просто словами или основами слов: ηvo
– суффикс продолжительности действия – чистый корень глагола начинать,
tku – суффикс перемежающегося действия – чистый корень глагола
кончать, tva – суффикс, придающий глагольное значение
предметной основы и одновременно суффикс “обратного действия”, корень глагола
быть, пребывать и т.д. Таким образом, инкорпорация здесь уже
находится на пути морфологического оформления.
<…> выражением для всего этого является синтаксис, в котором нет ни
частей речи, ни членов предложения, ни даже морфологии, а имеются только
непосредственно склеиваемые звуковые комплексы <…> единственным намёком на
синтаксис является только порядок в расположении этих значимых, но вполне
аморфных звуковых комплексов, <…> нет даже и слов и предложений, а есть
только единое и бесформенное слово-предложение <…> Здесь не только нет
склоняемых имён или спрягаемых глаголов, но нет и самого разделения на имена,
глаголы и прочие части речи; а уже отсюда само собой вытекает, что здесь не
может быть и членов предложения.
<…> инкорпорированный комплекс, имеющий значение слова, не содержит в
себе ни основы слова, ни его оформителей. Слова тут не склоняются, не спрягаются
и не входят ни в какие взаимные согласования. Это и есть настоящее отсутствие
морфологии <…>
В инкорпорированном синтаксисе отсутствует не только изменение слов, но и
вообще разделение их на части речи. <…>
//А.Ф.Лосев. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию.
Изд. МГУ, 1982, с.246–279.